Птица огня

И вот, ощутив себя подлейшим из негодяев, Сардан с легким сердцем опрокинул бочку на палубу. Слезы его полились с такой же силой, как и вино, хлынувшее по горячим доскам к пылающему носу. По пути эти быстрые струи налетели на огненные языки, вспыхнули, и огонь стремительно рванул обратно к бочке. Сардан вырвал ее в последний момент, бросился к такелажным канатам — недавно их обдало брызгами, поэтому они до сих пор не поддавались огню. Музыкант кое-как обвязал опустевшую бочку по ободу, сбросил в воду у самого борта и другой конец каната прикрепил к обуху над шпигатом. После этого вернулся за Ашаяти, вокруг которой пламя танцевало победные танцы, и с трудом спустил ее по канату в бочку — к счастью, оторвавшись от земли, на какой-то крошечный миг она успела почувствовать прилив сил, туман тошноты начал потихоньку рассеиваться… Но стоило ей погрузиться в узкую бочку, у самых краев которой плескалось сердитое холодное море, как мутить стало с утроенной силой.

Накинув ящик с инструментами на грудь, музыкант слез по канату сам и с немалым трудом втиснулся в бочку рядом с девушкой. Места оказалось гораздо меньше, чем он рассчитывал. Даже до боли подобрав под себя ноги, он все равно уперся коленями во что-то теплое, мягкое, очень хорошее, а его руки были практически обездвижены острыми коленями девушки. Прямо перед своим носом он наткнулся на мрачное, как грозовая туча, лицо Ашаяти. Она смотрела ему в нос бесцветными глазами и ничего не видела. В грудь больно давил углами ящик, разделивший двух человек в бочке от неожиданных объятий.

Сверху посыпался пепел с искрами, рухнули доски. Сардан торопливо отвязал обхвативший бочку канат и вдруг с ошеломлением осознал, что кое-что упустил.

— Ох, дурак! Вот это дурак!

И чем же грести-то прочь в этой бочке, скажите на милость⁈

Он огляделся, насколько позволяло положение. В паре метров от бочки плыла горящая доска. Сардан попытался освободить руку, чтобы дотянутся до нее, но у кого же руки длинной по два метра? Тогда, высвободив хотя бы кисти рук, он открыл ящик с инструментами, снял с креплений деревянную крышку, отодрал приделанное к ней кожаное покрытие и попытался грести. Бочка и на сантиметр не сдвинулась. Тогда он оттолкнул ее одной рукой от судна, а другой попытался отгрести в сторону. Но бочка тотчас возвратилась на прежнее место и с силой стукнулась о борт. Он попробовал раз, другой, в третий оттолкнулся самим импровизированным веслом. Если сделаю так в четвертый раз, подумал он, бочка треснет к чертям собачьим!

Рядом в воду плюхнулся порядочный кусок обгоревшей реи, а следом за ним пылающие ошметки канатов и вант. Вода заволновалась, заплеснулась в бочку, на инструменты.

— Сейчас обрыгаюсь, — выдавила из себя Ашаяти и рухнула лицом в открытый ящик с инструментами.

Сардан завопил в ужасе, поднял голову девушки, взял в руки, зажал рот обеими ладонями, а она посмотрела на него таким взглядом, после которого начинается драка. Сардан отрицательно покачал головой, не надо, мол, крепись, подруга. По телу Ашаяти пробежала судорога, заскрипела от боли бочка. Девушка машинально попыталась высвободить свои руки, чтобы убрать от лица те, что мешают ей открыть рот. Сардан придвинул свою физиономию к лицу Ашаяти так близко, что из болотно-зеленого оно сделалось кроваво-красным. Она запаниковала, вообразила себе невесть чего, попыталась вырваться, мускулы налились силой, но не успела. Музыкант приблизил губы к ее уху и легонько зашипел.

Девушка замерла, обмякла, глаза закатились, и в тот же миг она уснула.

Сардан отпустил голову Ашаяти и вздохнул с облегчением. Этому усыпляющему приему учат музыкантов с первого дня обучения, но большинству не выпадает шанса воспользоваться им ни разу в жизни. Мало того, вероятность успеха его настолько низкая, что иногда нужно шипеть человеку в ухо битый час, пока он не уснет скорее от скуки, чем от ваших приемов. И стоит отвести губы от уха на любое другое расстояние кроме двух сантиметров и двух миллиметров — как шипение становится не более чем шипением. Поэтому Сардан весьма удивился, что ему удалось усыпить свою спутницу так скоро.

Впрочем, не время для самолюбования. Пламя выбивалось сквозь дыры в борту корабля ровно на уровне бочки, а само судно уже так глубоко сидело в воде, что скоро, опустившись еще немного, зацепит бочку выпирающими частями, потянет ее за собой вниз или хотя бы перевернет.

Сардан запустил руку в ящик и извлек из кожаного футляра лауфон — флейту длиной в локоть и с шарообразным расширением ближе к раструбу. Его, раструб, он тотчас закрыл одной ладонью, другой ладонью запер все отверстия для пальцев и при этом с силой стал вдувать воздух в мундштук. Спустя всего мгновение флейта наполнилась и весело затрещала.