Птица огня

Заморосил противный дождик. Вроде бы не слишком и частый, он будто намерено целил или в глаз, или в ухо, или за шиворот.

Туман сгущался. С трудом можно было различить что-то дальше десяти метров. Вокруг скользили силуэты безобразных деревьев и никогда не прорисовывались полностью.

Вскоре в вязком, кисельном тумане показались очертания большого округлого дома. Внезапно выяснилось, что последние несколько минут путники шли по деревенской дороге.

Еще один дом появился справа, а чуть вдали — оградка двора. Дома сочетали в себе элементы стилей Северного и Южного Матараджана, выстроены были из дерева и камня и скругленными углами напоминали торчащие из земли купола, старинные и облупившиеся. Разломанные оградки дворов походили на челюсти с выбитыми наполовину зубами. За оградами комьями валялась земля, на которой в болотистой почве росла разве что гнилая трава, такая же черная и мрачная, как и рождающая ее почва. Во дворах, утопая в грязи, стояли обветренные и покосившиеся деревянные изваяния, изображавшие богов самых разных религий. Музыканту почти никого из них не удалось узнать. Даже столб в даришанском стиле посвящен был неизвестному Сардану богу. Да и как было узнать — дерево давно потрескалось, деформировалось, краска сползла многие столетия назад, а у некоторых божков и вовсе отсутствовали части тел.

Дождь усиливался.

Сардан пошел искать людей. Постучал в одну дверь — никакого ответа. В другую — с тем же результатом. Он подошел к окну, но в окне лишь темнота, позвал — и никто не отозвался. Выходя со двора, Сардан обернулся и увидел в окне человеческие силуэты, тотчас скрывшиеся во мраке. А спустя минуту в одном из домов путники заметили отблеск лучины, но и он исчез, стоило им подойти ближе. Ашаяти оставила своего пленника и тоже двинулась по домам, но также безуспешно — внутри явно скрывались люди, но никто не открывал.

Где-то пробежала маленькая темная фигурка, зашлепала по лужам, скрипнула висящей наискосок калиткой и пронзительно громко хлопнула дверью, разорвав мертвецкую тишину.

— Откройте, мы заблудившиеся путники, — говорила Ашаяти в закрытую дверь. — Наш корабль утонул в море. Пустите переночевать. Мы никого не побьем!

Дверь не открылась. Никто не отозвался. Терпения Ашаяти хватило на несколько домов.

— Да чтоб вам языки придавило! — взорвалась она и стукнула ногой. — Как вы можете запираться от путников⁉ Как у вас стыда хватает оставить у порога попавших в беду людей⁉ Что вы за черные люди такие⁈

Она хотела посильнее врезать по двери и наверняка сорвала бы ее с петель, но сдержалась, фыркнула громко, посмотрела в окно последний раз.

— Люди ли вы вообще? — шепотом сказала она.

Ашаяти развернулась и пошла прочь, плечи ее опустились и глаза были так грустны, будто она потеряла в этой жизни последнюю веру.

Неожиданно дверь, возле которой маячил Сардан, слегка приотворилась, и из темной щелочки вылезла странная физиономия мальчишки лет семи-восьми. У него были крысиные уши, длинный крысиный нос, а позади вился белый крысиный хвост. В остальном он походил на обычного человеческого ребенка.

Сардан резко обернулся и хотел уже было приторно улыбнуться, как вдруг отскочил на шаг — мальчишка собрался с силами и плюнул в гостя. Сардан вскрикнул, но не успел ничего сказать в свое оправдание, как ребенок выступил на шаг от порога и плюнул снова. Музыкант отбежал за самую калитку и поднял тощий кулак.

— Чтоб тебе мамка с папкой до утра зад драли! — закричал Сардан.

Крысеныш выпрыгнул на улицу, надул грудь и плюнул с такой силой, что слюна, пролетев мимо лица музыканта, свистнула куда-то в соседний двор и сшибла там с подоконника глиняный горшок. Это испугало хулигана, и он поспешил убраться обратно в дом.

— Вот смерть как раз для музыканта, — проворчал Сардан. — Убит плевком в лоб. Насквозь.

Угрюмые путники молча двинулись дальше. Разбитая, залитая огромными синими лужами дорога пошла полумесяцем, выползла из деревни и двинулась вдоль заваленного комьями грязи и травы поля. Где-то вдали виднелись силуэты чучел — два стояли покосившимися в разные стороны, а третье завалилось на землю. Из-за тумана казалось, что весь мир стал этим умершим полем.

— Какой прелюбопытный туман, — сказал Цзинфей. — С позиции высшей алхимии, разумеется. Мне кажется, я чувствую запах серы.