Птица огня

Свет мягко колебался в по-прежнему теплой воде стоявшей у окна ванны, а по полу и большой кровати разбросаны были вышвырнутые из шкафа наряды. Шантари в комнате не оказалось. Пока Цзинфей сопоставлял увиденные факты и пытался сделать правильные выводы помятым после вина мозгом, он не успел расслышать шагов, приближающихся к комнате по коридору. Лишь в последний миг он бросил взгляд на пустующую кровать и увидел лежащие на ней грязные одежды Ашаяти, осознал, что смертельно ошибся, но было поздно — дверная ручка уже поворачивалась! Цзинфей запаниковал, перемахнул через кровать, чудом не запутался в свисавших одеялах, чуть не перевернул ванну и, когда уже скрипела открывающаяся дверь, спрятался за шторой. По застеленному толстым ковром полу прошуршали чьи-то шаги. Цзинфей понял, что если Ашаяти вернулась в свои покои, то он, блестящий «носатый умник» и гордость ханасама Матараджан, доживает последние минуты своей полной открытий жизни. Однако шаги показались ему уж больно какими-то тяжелыми… Цзинфей склонился и глянул в тоненькую щелочку штор. Посреди комнаты, у самой кровати, стоял, уперев руки в бока, сияющий дядюшка Ор — вытянутый, грудь колесом, с бледным, мужественным лицом, из которого выпирал пик огромного, благородного подбородка.

А в это же самое время в комнату за углом, широко и властно распахнув дверь, вошла великолепная Шантари, одежда которой хоть и не переменилась, в мягком свете спальни казалась еще менее скромной. Шантари, в отличие от гостей, не могла ошибиться в комнатах. Она оказалась в покоях, отведенных Сардану, но самого музыканта внутри, разумеется, не застала. Шантари помрачнела от разочарования, оглянулась, обнаружила сваленную на кровати одежду, которую тотчас брезгливо сбросила на пол длиннющими когтями, вылезшими из кончиков пальцев, и стала размышлять. Поначалу она решила было, что музыкант мог отлучиться в туалет, но вряд ли он стал для этого переодеваться. Нет, по-видимому, он собрался нанести визит в ее комнату и надо бы вернуться, но ведь совершенно очевидно, что у Сардана нет никаких шансов отыскать покои хозяйки дома. А значит, потерпев фиаско, он непременно возвратится сюда. Шантари погасила свечу и улеглась на кровать. В каком-то непонятном волнении она дрожащими руками приспустила было платье, но тотчас вернула его на место. Сердце колотилось как бешеное. Уши жарило огнем.

И вот дверь в комнату открылась, и внутрь кто-то вошел.

Вернулся, подумала Шантари с нервной улыбкой.

Уже дрыхнет, подумала вошедшая в комнату Ашаяти, распутывая веревку.

— Госпожа, — в тот же самый миг продолжал говорить во тьме Сардан, — вам, без сомнения, привычно слышать в свой адрес самые изящные, самые изысканные из комплиментов от людей самого высокого положения. Но знайте же, что никогда не билось так сильно горячее сердце от любви к вам, как бьется сейчас в этой комнате сердце одинокого музыканта. Это сердце, которое на вечные века пленено вами и вашей несказанной красотой.

Сардан зашагал пальцами по одеялу в поисках крошечной ладошки лежавшей перед ним, как он был в этом уверен, женщины.

Он почувствовал сильнейший, сводящий с ума аромат каких-то духов, взял другой ладонью свисавшую над кроватью шелковую занавеску и поднес ее к своим губам.

— Госпожа, — продолжал он, пока в его собственной комнате, где и находилась искомая музыкантом «госпожа», Ашаяти, размотав веревку, двинулась к темной кровати, бедно озаряемой светом из окна.

Попался, сукин сын, подумала девушка и запрыгнула на непокрытое одеялами тело, схватила его за тонкие, нежные руки… А какие еще могут быть руки у этих умников? — подумала засомневавшаяся на миг Ашаяти, перевернула лежащего под ней человека на живот и со злобной улыбкой занялась связыванием.

Шантари, на которую внезапно кто-то запрыгнул, перевернул и стал вязать самым бесстыдным образом, перепугалась настолько, что не то, что не пикнула, а не в силах была и пошевелиться. Она совершенно не ожидала, что музыкант окажется любителем таких грубых развлечений.

Обманулся в ожиданиях и ее дядюшка Ор. Крайне раздосадованный отсутствием Ашаяти в отведенной ей комнате, он долго торчал у кровати и отстукивал ногой сердитый, скорый ритм, строя при этом кислые физиономии. Потом его взгляд упал на сваленную кучей грязную одежду девушки. Ор схватил тряпки в руки и стал с наслаждением возить ими по своему лицу, облизывать и тяжко вздыхать. А уж когда он увидел брошенное на кровати нижнее белье, то рассвирепел окончательно, принялся мять его в руках, а потом спрятал в карман и воровато оглянулся, надеясь, что никто не подглядывал. Надеялся зря, потому что в щелочку штор за ним внимательно наблюдал до смерти перепуганный Цзинфей.