Птица огня

Сардан вполз обратно в комнату и поднял на руки бесчувственное тело Ашаяти. Кровь вытекала из раны на ее голове, спускалась тонкой струйкой по лицу, падала на шею. Сардан с трудом привстал, не отрывая взгляда от своей спутницы и пытаясь сообразить, насколько опасно ее ранение. Шантари задернула обратно шторы и как ни в чем не бывало двинулась к музыканту. Не глядя на ношу у него на руках, она соблазнительно прищурилась, приблизилась бюстом к руке музыканта и прошептала низким, грудным голосом.

— Вот мы и одни.

Но Сардан, не в силах отвести взора от залитого кровью лица Ашаяти, не увидел ни этого взгляда, ни напирающей груди, не услышал и голоса.

— Надо бежать, — сказал он.

— Успеем, — несколько раздраженно ответила Шантари.

Но вдруг в стенах что-то застучало, заколотило, зазвенел по всему дому чей-то перепуганный, тонкий крик и в камин, пролетев по трубе, вывалился изодранный крестьянин с ведром на голове. Вскрикнув от боли, он, черный от золы, вскочил на ноги и кинулся на Шантари. Та презрительно цыкнула, обвела хвост вокруг нападавшего и с слой вонзила острие ему в зад.

Крестьянин охнул, улыбнулся почему-то сладко и удовлетворенно и рухнул на пол.

— Да, — согласилась Шантари, — похоже, надо бежать.

Они выскочили из комнаты и помчались лабиринтами коридоров. Шантари бежала впереди, сердитая и взволнованная. От крайнего раздражения из пальцев ее периодически выскакивали длинные тонкие когти, но тотчас прятались обратно, как только она брала себя в руки. Сардан еле поспевал следом и все боялся добить Ашаяти, стукнув ее головой о какой-нибудь угол или не ко времени распахнутую дверь.

Во всем доме стоял переполох, шум, гам, вопли, ругань. Звенело битое стекло, хрустело крошащееся дерево, вылетали двери. И чем дальше бежали Шантари и Сардан со своей ношей, тем сильнее, тем явственнее становился этот грохочущий содом. Внезапно Шантари выскочила на галерею у лестницы и замерла так, что Сардан нарвался на ее спину и чуть не сшиб вниз, на первый этаж.

В освещенной факелами прихожей шла ожесточенная драка. Скелеты со швабрами, с крышками от кастрюль и сковородок, с выломанными перилами и прочим попавшимся под руку инвентарем из последних сил сдерживали орду нападавших, измятых, чумазых, с вилами и лопатами, с ведрами на головах, но до безумства яростных, позабывших в пылу кровавой битвы обо всем на свете крестьян. По центру гостиной вертелась вокруг себя громадная, наверное, раза в два больше человеческого роста, бесформенная фигура дядюшки Ора. Демон разбрасывал нападавших змеящимися клейкими щупальцами и источал ядовитейшее зловоние. С другой стороны, у дверей в особняк, размахивал книгой и командовал истерично сумасшедший монах. Впереди него, напирая на скелетов ободранным, тысячелетней давности щитом, бился с остервенением какой-то дворянин.

— Громите без жалости нечисть окаянную! — орал монах. — Душите руками крепкими! Ломайте кости их гнусные! Жгите, потрошите да разрывайте беспощадно!

— Вперед, голытьба немытая! — призывал измазанный грязью с головы до ног дворянин. — Вперед, чернь безобразная! Бейте их лысые черепа, подлые безбожники!

— Фу, господин Пахерджи, — с отвращением бросила Шантари, узнав дворянина.

Очевидно, за этими словами притаилась какая-то мерзкая история большой любви, узнавать которую у Сардана не было никакого желания.

Дядюшка Ор, услышав голос своей «племянницы», обернулся разом всем телом, разметав вертящимися щупальцами по углам и окнам десяток крестьян. Вопящее тело сломало стол, другое — шкаф, посыпалось разбитое зеркало. Один из мятежников прокатился калачиком и сбил с ног сердитого монаха.

В спину потерявшему концентрацию Ору полетели камни, палки, даже лопата — она вонзилась в мягкую массу, сползла и звонко вывалилась на пол.

— Опять⁉ — захлебнулся от негодования дядюшка Ор, разглядев за спиной Шантари Сардана. — Вот так ты тратишь последний свой шанс, паршивка⁈ Хочешь, чтобы из-за тебя и мне голову в тиски взяли⁈ У-у, я тебя проучу!

Шантари испуганно отшатнулась от лестничных перил и рванула обратно в коридоры, в лабиринты. Сардану ничего не оставалось, как следовать за ней, но, уже разворачиваясь, он успел увидеть, что тело разъяренного дядюшки раздалось еще больше, расползлось по сторонам до совершеннейшего неприличия, увеличившись, возможно, вдвое, а потом и вовсе разделилось напополам! И таким образом из одного дядюшки Ора получилось сразу двое! Этот второй (или это был первый) прорвался сквозь толпу, раскидал и чужих, и своих, и, увлекая в свою вязкую тушу переломанные кости скелетов, ринулся на лестницу, наверх, к перепуганному музыканту и его побитой подруге.