Птица огня

А тот, недовольный получившимся результатом, выбросил скрученный лист и сорвал новый, проделал с ним ту же самую операцию. И опять выбросил. Лишь с третьим все получилось более-менее. Сардан подул в трубку и, удовлетворенный звуком, проткнул лист двумя маленькими веточками, создав волнам преграду внутри. Попробовал свистнуть снова. Звук пролетал свободно, поэтому его с трудом можно было отличить от обычного шипения, но Сардан, похоже, остался вполне доволен услышанным.

Пока он возился с листом, а Цзинфей размышлял о том, как преодолеть пространство, женщины вернулись к костру. Кожа Шантари, с которой теплая вода смыла остатки белил, казалась теперь не просто сиреневой, а скорее фиолетовой. По скользким плечам ее, блестящим в последних лучах заходящего солнца, рывками сбегали капли. Шантари собрала в большой пучок свои темные-темные волосы и принялась их демонстративно выжимать, скручивать, мять и выжимать снова, искоса поглядывая на то, какое впечатление производит ее великолепная шевелюра на мужчин.

Никакого.

Цзинфей рисовал на земле чертеж подзорной трубы, способной глядеть за преграды, и иногда посматривал на музыканта, а тот был занят чем-то своим и потерял интерес ко всему на свете. Ашаяти заботливо надела на ученого очки, еще и самостоятельно положила ему в карман запасные стекла.

Сардан дунул в трубку несколько раз, оглянулся и пошел к одиноко растущему деревцу на пригорке. Ствол дерева изгибался так, будто его давил тяжелый ветер, а на ветках еще трепыхались немногие листья.

Музыкант поднял с земли палку, взял ее в одну руку, а скрученный лист в другую. Он подумал, примерился и легко стукнул по дереву палкой. И тут же принялся дуть в импровизированную флейту. Звук выходил шипящий, еле различимый, с легким свистом. Сидящие внизу, у костра, ничего толком не слышали, разве что слабый стук палки глухо отпрыгивал к ним и отдавался чуть заметно в лесу. Один, второй… Солнце плыло к горизонту, небо похоже было на кровавое море. Лучи солнца просачивались мимо изогнутых причудливо ветвей и скользили по неподвижному музыканту, который то зажимал пальцем нижнее отверстие скрученного листа, то открывал.

Прошла минута. Сидевшие у костра начали терять интерес к происходящему, как вдруг Цзинфею показалось, что случилось что-то необычное. Он оглянулся, посмотрел по сторонам, в небо, на лица своих спутниц, потом на землю… И побледнел. Трава, высохшая уже, лежавшая беспомощно на земле, коричневая, бледно-желтая или попросту серая, постепенно налилась кровью, стала резкого алого цвета. А потом все с удивлением обнаружили, что наполовину осыпавшееся дерево, у которого стоял Сардан, покрыто множеством свежих, копошащихся на ветру листьев. На ветру, которого до сих пор не было вовсе. Легкие порывы его блуждали медленными вихрями среди деревьев, ледяные, как будто прилетевшие сюда из далекого, вечно замерзшего севера. Костер заколебался и растерял свое тепло. Он по-прежнему светил, но пламя его тоже стало холодным. Ашаяти и Шантари, мокрые после купания, нервно поежились, сжались в маленькие, замерзшие комки. Шантари инстинктивно протянула к огню руки, но тотчас отдернула, потому что стало только хуже.

Над верхушками деревьев порхнула белая с черно-золотым хохолком птица, сделала два круга, неожиданно остановилась в воздухе и, неспешно махая крыльями, начала снижаться. Завороженная неслышимой музыкой, она зависла возле музыканта, слушая его странную песню. Сардан в последний раз легко стукнул палкой по дереву, отбросил ее и освободившейся рукой аккуратно взял птицу за шею.

Пропал внезапно морозный ветер, Шантари отпрянула от костра, которому вернулся жар, трава потемнела и опала, словно кровь ее впиталась в землю. Все вернулось на круги своя, и лишь появившиеся на дереве новые листья продолжали легко колыхаться, будто переговаривались между собой.

Сардан повернулся к остальным и победоносно поднял птицу над головой:

— Пища, — с довольной улыбкой сказал музыкант своим пораженным спутникам.

Глава 8 Ашаяти против Атаркхана