Птица огня

От большого дворца целой осталась всего одна дальняя стенка, прилегающие к ней превратились в гнутое решето, а та, на которую пришелся первый и основной удар огня — исчезла, оставив после себя горку оплавленных камней. Нависали остатки потолков, стен, валялись обугленные куски мебели. Руины замка казались такими черными, будто не обратили внимания на восходящее солнце и по-прежнему жили ночью.

Тем удивительнее было непрекращающееся движение вокруг дворца. Те из горожан, кто не был заинтересован в тушении чьих-то там пожаров и уж тем более в поимке опасного чудовища, бросились в разрушенный дворец — выносить уцелевшее ничейное добро. Подкатывали на телегах целыми семьями и вывозили все до чего дотягивались руки: оконные рамы, двери, шторы, подсвечники, посуду, собачьи ошейники, инструменты, декоративные щиты и головы животных со стен. Один мужчина со смешком примерял стащенный откуда-то костюм горничной, а приятель его хохотал, водрузив на голову ночной горшок, который он принял за шлем или головной убор. Бандиты поодаль лупили камнями и рукоятками ржавых мечей металлический сейф. Другие, люди попроще и поприличнее, носились за визжащими свиньями, гусями, утками.

У расплавленных ворот в имение марачи стоял уставший управляющий, смотрел на мародеров, взмахивал из последних сил руками и еле слышно повторял:

— Да что ж вы, что ж вы, что ж вы…

Волосы на левой стороне его головы сгорели полностью, сквозь порванную одежду торчали колени. Сардан подошел к нему и стал расспрашивать о вчерашнем.

— Да что говорить? — пробормотал управляющий, глядя искоса на мужчину, который взломал один из сараев и вытаскивал оттуда садовый инструмент. — Что сказать-то, батюшка? Я где был? На кухне стою, говорю этой, которая большая такая, — он не мог собраться с мыслями и делал длинные паузы чуть ли не после каждого слова, — большая, ну вы знаете, забыл… Говорю, марачи жалуется, плюется, говорит, помои твои и собаки есть не хотят, говорю, требует чего-нибудь господского, богатого, а она, свинья надутая, говорит, мне на твоего марачи хоть задом сесть, хоть в окошко выкинуть. Мне, говорит, марачи твоему и помои жалко. Я, говорит, и у собак бы еду не отобрала, чтоб марачи на стол поставить, пусть что хочет, хоть волосы свои жует. И руку сует себе туда, вниз, показывает, мол, какие волосы. Обиделась на него страшно, житья, говорит, от него, изверга, нету, собака он дохлая и свинья. Эх, батюшка, а кому ж оно было, житье? Никому не было, и правильно, что не было, потому и марачи, а не кухарка. Только мы ругаться уже принялись по-человечески, как что-то бахнет, а я на стенку в кухне-то смотрю, а она вся красная и течет, будто из соплей. Ох, думаю я, ох-ох! Выбежали мы из дому, а над головой среди ночи солнце жарит, злобное, недовольное. Так и было…

— Много народу-то, поди, погибло? — вздохнул Сардан.

Управляющий махнул рукой.

— Да кто там!.. Как стены потекли — так все и повыбегли. И марачи выбег, да его-то чудище — цап! — ухватило, и в рот себе… туда… Одни косточки обломанные на землю и посыпались. А марачану, жену-то его, госпожу нашу, схватило и в лужу… туда вот, — он показал пальцем, — выбросило, так она до сих пор в той луже лежит, рыдает, встать не может… Широкая она, сама встать не умеет, а служанки разбежались…

Сардан прошел во двор, осмотрел оплавившиеся, кое-где по-прежнему источающие жар стены, совсем такие же, какие остались от замка Сыреш возле Веренгорда. Дворец растекся, как расплавленный метал. Сардан дотронулся до камня и заметил лежащее возле него необычное красное перо, или все же не само перо, а как будто его скелет. Вокруг загадочной находки земля аккуратно выгорела и тоже кое-где оплавилась. Сардан попробовал поднять перо, но оно сперва потекло в его руках, как яичный желток, а потом внезапно рассеялось в прах, обратившись в ничто. Музыкант взглянул на оставшиеся на пальцах алые следы. Несколько лет назад он читал что-то в библиотеках артели о камнях, ставших мягкими, тягучими, подобно мокрой грязи, но ничего он не мог припомнить о таких красных перьях со странными свойствами. Похожее на твердый скелет перо сменило состояние при прикосновении на вязко-жидкое, а потом вдруг просыпалось дождем пепла, для чего должно было принять уже третье состояние…

Позади затопали копыта и Сардан спешно обернулся. В разбитые ворота въехал отряд стражи во главе с капитаном. Жирный синий боров дико озирался по сторонам, пыхтел и дулся.

— Эй, ты! — заорал он мужчине, тащившему по земле тяжелую вешалку. — Быстро на коня, пойдешь с нами! Вы, — он показал пальцем на бандитов, до сих пор не нашедших общего языка с сейфом, — взяли оружие, лошадей и собрались на площади!

Никто не обратил на борова никакого внимания, мужчина продолжал тащить свою вешалку, бандиты лупили сейф, воровавший садовый инструмент и головы не повернул, а хохотавшие с костюмом горничной отправились внутрь искать еще что-нибудь.