Птица огня

Рядом что-то затопало, и все, и Сардан в том числе, обернулись. К стражникам подъехал всадник в роскошном женском, на вид, платье, с пышными, надутыми рукавами, золоченными кружевными воротничками в три ряда и в розовых облегающих штанах, почти прозрачных. Верх одежды был настолько коротким, что низ казался чуть ли не обнаженным. Такие платья пользовались некоторой популярностью среди великосветских повес столицы Матараджана, Хандыма, а самые матерые циники набирались смелости напяливать прозрачные части на голое тело. Шились эти завитки и узоры исключительно на заказ, и потому цены, особенно на кружевной, со множеством деталей верх, часто задирались до ошеломляющих высот. Одно платье могло стоить как табун лошадей или деревня, или несколько деревень, что, впрочем, нисколько не снижало интереса высших кругов столицы к подобным одеждам, а напротив — подогревало. Мало того, чем дороже наряд натягивал на себя человек, тем большим уважением он пользовался, какая бы ни была между этими предметами связь. Сардану это показалось важным в первую очередь потому, что совокупная ценность всех видимых им сегодня сотен крестьянских мешков с зерном и мукой вряд ли способна была окупить хотя бы половину этого платья… А впрочем, он и представления не имел ни о цене этого платья, ни о стоимости мешка муки.

Ашаяти скривилась. Восторг боролся в ее душе с отвращением.

— Музыкант? — спросил позолоченный всадник тонким голоском, растягивая ударную «а». — Марачи Назадхана обожает слушать музыкантов. Пропустите его.

Сардан не знал, как реагировать. Хотелось усмехнуться злорадно в лицо стражнику, но от взгляда на своего невольного покровителя к горлу подкатывал ком. Сардан сделал какое-то неловкое движение руками и шагнул мимо стражи. Когда то же самое попыталась проделать Ашаяти, стражник поднял ладонь и ткнул девушку в грудь. Ашаяти тотчас ухватила его за пальцы, выкрутила ему запястье и прижала несчастного в пижаме к земле.

— Это со мной, — поспешил Сардан, видя, что со всех сторон зашевелились стражники.

Впрочем, испугался он вовсе не за Ашаяти. У нее-то были две сабли, а у ее противников только какие-то тряпичные палочки.

— Женщины танцовщицы, а носатый — аккомпаниатор.

— Танцовщицы? — переспросил всадник и щелкнул хлыстом, отчего набежавшие было стражники вмиг рассеялись, как если б их тут и не было. — Танцовщицы… Хм… Будьте добры.

Всадник облизнулся длиннющим слюнявым языком и отъехал в сторону, давая пройти всем четверым.

Сардан двинулся по дороге, где, немного рассосавшись поначалу, вновь образовался затор. Крестьяне останавливали телеги у высоких амбаров и последние силы расходовали на то, чтобы перенести туда свои мешки. После этого, вывалившись обратно на морозный воздух, падали они на землю, окончательно нищие и опустошенные, и ползали за стражниками, прося милостыню, прося вернуть хоть чего-нибудь, хоть горсточку, хоть пару зернышек. Стражники отбивались и хохотали.

Прямо за амбарами высилась разукрашенная в яркие цвета стена грандиозного дворца, даже не дворца как будто, а целого замка, с башнями по краям, с балконами, с бойницами и кое-где зубастой крышей. По моде Северного Матараджана стены покрыли разноцветными линиями, узорами, завитками, хоть и не так пышно, как это делали в столице, где свой цвет придавали буквально каждому камешку.

Сардан прошел полные человеческого страдания амбары и, обойдя все строение стороной, вышел к главному входу в замок. И попал в другой мир.

Из четвертой преисподней поднялся в небеса.

А скорее — из преисподней первой свалился в четвертую.

Эспланада перед входом, окруженная садом в строгом классическом стиле, забита была каретами — большими и еще больше, с драгоценными камнями, с золотыми узорами и серебряными спицами. Из карет выходили люди в роскошных платьях, осыпанные роскошными украшениями и, высокого задрав головы с роскошными прическами и шляпками, поднимались по короткой лестнице в замок, ведомые под руку своими пажами и воздыхателями, сопровождаемые бесчисленными слугами. Стоял веселый гам, тут и там вспыхивал нарочито сдержанный, надменный хохоток, дамы подавали руки кавалерам, кавалеры эти руки лобызали и, со скучающим взглядом, упражнялись в банальностях.

Ашаяти ошеломленно таращилась по сторонам. Всю свою недолгую и мрачную жизнь мечтала она, как и многие бедняки, хоть на мгновение, хоть на минутку оказаться среди блеска высшего общества. И вот, добившись своего, Ашаяти не ощутила восхищения… Повсюду люди, обыкновенные люди, с руками и ногами, и с такими же глупыми, надменными, наглыми лицами, как и у людей в самых грязных трущобах. Сколько мерзкой самовлюбленности в этих лицах! Как противны эти снисходительные улыбки! Не такими были они в мечтах! Не таким был блеск! Омытое кровью бедняков высшее общество сияло, как лужа нечистот на рассвете.