Птица огня

— Падаешь на колени в слезах и просишь прощения?

— Что там за этот… постоянно⁈

— Так что же дальше-то?

— Я ей и говорю!

— Что?

Пауза.

— Забыл, что ли?

— Не мешайте человеку, он не успевает придумывать!

— Тьфу!

Покатились по толпе зловонные смешки, но тотчас скрылись, едва Сардан шмыгнул мимо.

— Посмотрите какие туфельки! За пятнадцать минут до выезда нам их принес посыльный. Такая прелесть!

— Это ведь яшари? С удвоенным каблучком, да?

— Ой, ну конечно яшари, — с некоторой неуверенностью проговорил женский голос. — Что вы, яшари не узнаете?

— Боженьки, дорогая, но ведь такие уже два дня никто не носит! Что же вы⁈ Наверное, еще и за полцены купили⁈

Шантари и Ашаяти к этому времени как раз выбрались из слепящих коридоров в необъятный зал, величественные люстры на потолке которого с пола казались малюсенькими точками. Гремела шустрая, однообразная музыка, вертевшаяся без перерывов вокруг пары-тройки бесконечно повторяющихся аккордов каким-то унылым водоворотом, поверх которого пошленько пищала избитая, до неприличия незапоминающаяся мелодия, специально написанная «так, как нравится». Ударные тарабанили надоедливый, поначалу как будто бы изящный, но чем дальше, тем все более монотонный ритм. По залу, не такому и переполненному, как могло показаться по шуму голосов и загруженности коридоров, вертелись парочки самой своеобразной наружности. Вот мимо Шантари пролетела бойкая улыбчивая девушка в обнимку с жирным полутораметровым котом. Дальше кружилась пара черных-пречерных бхутов с изуродованным физиономиями, следом за ними двое угловатых мужчин с петушиными головами, сам с собой танцевал человек без лица, а рядом парочка с черепами людскими на головах вместо шляпок. А на самом потолке — ногами кверху и головой вниз — вокруг люстры танцевали веталы. Шарканье и скрип ног кружащихся пар по полированному полу добавляли однообразной музыке ритмического своеобразия. Впрочем, привыкшие к черствости слушателей музыканты не реагировали.

Бальные танцы были не слишком характерны для Северного Матараджана. Религия по-прежнему порицала такие нескромные развлечения, но жизнь и страсти человеческие были сильнее дряхлых традиций, и южные пляски постепенно занимали все больше и больше места в культурной жизни севера. Сложнее всего им было в тех местах страны, где сохранялось повышенное влияние даришанства, особенно в столице, Хандыме, признававшем только традиционные сольные танцы, в большинстве своем женские. Но дни прежних обычаев в любом случае были сочтены, и их место уже готовились занять новые, которые вскоре с удовольствием примет и гибкая религиозная мораль.

Когда девушки шагнули в зал, Шантари выпустила руку Ашаяти, и тотчас демоницу со всех сторон обступили восхищенные ее красотой и фигурой мужчины — старинный марачи, будто выползший из собственного пыльного портрета в каком-нибудь давно забытом замке, несколько его прыщавых сыновей, похожих на выряженных в золото деревенских дурачков, трое ракшасов ростом метра в два с половиной, мужчина с четырьмя руками, его приятель с таким громадным животом, будто проглотил пару бочек, синий-синий пьяница и множество других, с виду более-менее обыкновенных.

— Госпожа, вы сводите меня с ума! — бубнил старый марачи.

— Разрешите представиться, потомственный дворянин…

— Я вижу вас впервые, но влюблен до беспамятства!

Никогда прежде Шантари не слышала столько пошлостей и банальностей за столь короткий период времени, но самолюбие ее было вне себя от счастья. Демоница одаривала презрительно-соблазнительной улыбкой всех, отвечала снисходительной благодарностью, но руки никому не подавала.

— Госпожа, позвольте поцеловать ваш коготок, — полез, выпятив губы, какой-то раскрасневшийся сластолюб с толстой рыхлой физиономией.

Шантари отпрянула.

— Нет-нет, — быстро сказала она, — это будет нечестно по отношению к остальным.

И улыбнулась.

— Позвольте поцеловать всем, — сказал ракшас. — В чем же беда?

— А вы считаете, что этого достойны все, дорогой мой? — с натугой улыбнулась Шантари.

— Любви такой блестящей особы достойны не все достойные, — сказал что-то непонятное старый марачи.

— Не поспоришь.

— Идемте все же танцевать! — полез, толкая всех, полоумный сын марачи.

— Что вы, что вы… — забеспокоилась Шантари, отступила, наткнулась на чьи-то руки и вздрогнула, чуть не взвизгнула.

— Госпожа, я весь в вашем распоряжении, — двинулся к ней ракшас.

— Позвольте ваши ручки, — теперь это был мелкий толстяк.

— Госпожа, — не отставал и его четырехрукий приятель.

Шантари побледнела, оказавшись в полном окружении, едва не рухнула в обморок, затем с невозможной скоростью юркнула в сдавленную самой собою толпу и помчалась насквозь к выходу, оттуда по коридорам, пока не увидела дверь в женский туалет. Влетев внутрь, она подперла дверь спиной и попыталась отдышаться, ее трясло, в глазах двоилось и троилось, мускулы всего тела напряглись так, будто она на полной скорости неслась половину дня по горам и лесам.