Птица огня

Наконец Ашаяти устала, и тогда Шантари с легкой улыбкой нацепила на нее первое попавшееся под руки платье — все из сложных переплетающихся узоров, узкое в талии, слегка поддерживающее грудь, ничего толком не открывающее и не сковывающее движения. Сама демоница оделась в светлое платье со множеством складок и традиционным матараджанским орнаментом. Широкий вырез на груди немного закрывало богатое ожерелье, а хвост проходил сквозь удобный вырез в юбке.

Ашаяти смотрела на свои открытые ниже колен ноги и кусала губы:

— Как голая, — сказала она. — В такой одежде я не смогу достать пяткой даже до подбородка.

В дверях они столкнулись с Сарданом и Цзинфеем, и Ашаяти засмущалась пуще прежнего, взгляд ее рухнул в пол и казалось, что ничто уже не способно было его поднять.

— Дамы, вы сверкаете ярче всех бриллиантов, которыми усеяны эти стены, — похвалил Сардан.

— Да, можно потушить свечи и осветить дворец блеском вашей красоты, — добавил Цзинфей.

Ашаяти покраснела, как рубин.

— Такое ощущение, — сказала она, — будто на меня повесили кожу крестьян, умерших от голода ради того, чтобы марачи мог купить все эти платья.

Никто не ответил, Цзинфей закашлялся от заполнявших воздух благовоний, а Сардан от нечего делать загасил свечу. Одна Шантари сохраняла на лице снисходительную и чуточку презрительную улыбку.

В коридоры ворвалась музыка. Тотчас мимо замешкавшихся гостей пробежали девушки, лица и ладони которых расписаны были какими-то замысловатыми узорами, одна остановилась, показала пальцем на нос Цзинфея и весело расхохоталась, схватила ученого под руку и увлекла куда-то за поворот. Повсюду зашевелились, забегали люди, все торопились в главный зал, где начались танцы. У женщины в толпе загорелась шляпка, на которую вывалилась свеча из задетого подсвечника.

Шантари взяла Ашаяти под руку и, возбужденная и торжественная, потащила ее следом за остальными.

Сардан остался один среди незнакомых толкающихся людей, быстро осмотрелся и пошел снова искать хозяина дома. Поблуждав переполненными коридорами, музыкант все же нарвался на марачи Назадхану, спешащего наперерез вместе с гурьбой своих разодетых в красные халаты охранников.

— Послушайте, — начал было Сардан, — у меня серьезные опасения, что этот замок может стать следующей целью…

— Да-да-да, — затараторил Назадхана, — я все помню, так и есть, что-нибудь обязательно сыграете! Кстати, вы когда-нибудь танцевали на одной ноге? Очень свежо!..

И он скрылся за поворотом, утонув в необъятной толпе. Сардан помрачнел и пошел следом, но уже не в силах был и взглядом отыскать Назадхану.

— Посмотрите на этот камень, — говорила возле уха музыканта какая-то узкая женщина. — Муж отдал за него две сотни золотых джах, подарок на воскресенье. Купил его еще в четверг и скрывал от меня целых три дня! Алмаз внутри сапфира.

— Как он прелестно блестит!

— И смотрится просто шикарно, особенно вместе с вашим опаловым колье! Никогда не надевайте их по-отдельности!

— Никогда! — подтвердила хвастунья, вздохнула манерно и закатила глаза. — Не знаю, как я вообще набиралась смелости появляться в обществе без украшений на указательном пальце. Я, наверное, выглядела как нищенка!

Дамы расхохотались, изо всех сил открывая рты как можно шире, чтобы окружающие решили, будто смех их искренен.

— Посмотрите на эту бутылку, Шаманкер Тхун! — рявкнул кто-то и кашлянул. — Если вы мне скажете, что это настоящий михреншав, я назову вас самым отъявленным лжецом на свете! Вы видите эти пузырьки?

— Вижу, друг мой.

— Поглядите какие они.

— Гляжу.

— Крошечные!

— Крошечные.

— Разве такими должны быть пузырьки михреншава?

— Что вы говорите?

— Разве могут быть пузырьки настоящего михреншава такими крошечным? Это ведь не бусины, а какие-то, с позволения сказать, блохи! Вы посмотрите! Как такое в принципе можно пить? Человека, который позволяет себе пить такое, я даже не знаю, как назвать… Я бы такого к себе не то, что в дом не пустил, я бы его приказал повесить, снять — и повесить еще раз. Потому что уважающий себя человек от одного взгляда на эти пузырьки должен упасть в обморок и не вставать до тех пор, пока слуги не принесут ему настоящего михреншава. А это?.. Что? Фу!.. Вы бы мне в бокал еще воды налили, чтобы уж окончательно…

— Да, воды, — захихикало где-то. — Точно, точно, фу…

— Я человек или что? Я лошадь, что ли, кобыла вонючая, воду пить⁈

Голоса затихли было, но на их место тотчас полезли новые.

— И что же, что же? — пыхтел какой-то пухлый юнец.

— Я завожу ее домой, подхожу к мажордому и даю ключи, наказываю ему — выйди в свою комнату, псина, закройся и не высовывайся, пока не позову. Запираю на замок дверь в спальню. Потом подхожу к ней и заявляю: женщина, говорю, ты знаешь, зачем мы здесь?

— А она?

— Она говорит — знаю, мой прекрасный господин.

— Книжки почитать… — что-то мерзко захрюкало.

— Я срываю с нее платье, раздеваюсь сам…

— Ха-ха-ха!

— Да что такое! Кто там меня все время перебивает⁈ Так вот, раздеваюсь сам, а тут в дверь заходит жена!

— Ох!

— Но ведь дверь была закрыта!

— Что?..

— Дверь!

— Где?

— Что где?

— Тьфу! Заходит жена… И что же я говорю?