Птица огня

Сардан уселся на коньке крыши, снял с плеча ящик и извлек из него серый футляр, внутри которого лежал ратиранг. В верхней своей части он походил на язычковый духовой инструмент с мягким, меланхоличным голосом. Ниже приделана была небольшая клавиатура, клавиши которой делали звук нежнее, расширяли диапазон инструмента и позволяли играть аккорды. А под клавиатурой крепилась и вторая трубка, исполнявшая неконтролируемый бурдон с очень теплым, низким звуком. Этот инструмент, один из самых сложных в освоении, практически не выходил за пределы музыкальной артели и редко использовался любителями или простыми музыкантами, отчего оброс мифами и легендами, приобрел в умах людей свойства, которыми не обладал, и потерял те, которые имел. В народных преданиях ратиранг называли «Флейтой Добродетели». В одной из сказок музыкант игрой на ратиранге очищал черствые и злые человеческие сердца, изгонял из них пороки и жестокость, привносил доброту, любовь и понимание. Слышавший игру этого музыканта становился праведником, бандит — монахом, а демон — ангелом. И хотя ратиранг действительно использовался в борьбе с самими сложными и вредными духами, никаких подтверждений его мистических свойств музыкантам артели найти не удалось. Впрочем, практика знавала самые удивительные случаи.

Пока музыкант распаковывал инструмент, а чудище продолжало планомерно уничтожать комнату за комнатой, Цзинфей прополз вдоль конька и заглянул вниз сперва с одной стороны крыши, затем с другой. Ашаяти еле удерживалась, чтобы не упасть, а Шантари, казалось, стояла без какого-либо труда и напряжения на одних пальцах. Отворилась дверь, сквозь которую они вышли на крышу, и в проем выглянула голова принца Ямара, повертелась, понюхала. Внезапно комичный голубой парик на голове принца вспыхнул от случайно скользнувшей искры. Ямар тотчас сбросил его на крышу (парик кувыркнулся по скату и улетел в темноту ночи), и голова скрылась обратно, а спустя минуту из дверного проема выскочил столб пламени. Лестница башни, по которой все четверо поднялись на крышу, уже плавилась, таяла от необычного огня.

— Разрешите узнать, господин музыкант, — подал голос Цзинфей, — каким образом мы будем спускаться с крыши?

Сардан проверил клавиши ратиранга.

— Я думал, вы побежите к выходу, на первый этаж, — сказал он.

— Может быть, кто-то из нас умеет летать? — спросил Цзинфей, с надеждой глядя на Шантари.

— Только падать, — вздохнула та.

— Так, тихо, — сказал Сардан. — Все, ни слова!

Он поднял ратиранг, зажал пальцами одной руки несколько клавиш, а пальцами другой — отверстия в духовой части и, не поднося мундштук близко ко рту, стал легонько дуть в отверстие. Над крышей поднялся чарующий, ритмично переливающийся многогранный звук. Вязкий, гулкий внизу, как рокот далекого грома, в середине он разбрызгивался искрами нот. Это сопровождалось идущим отовсюду разом и мерно колеблющимся звоном бурдона.

На самом верху этого моря звуков пела тонким голосом простую и повторяющуюся мелодию язычковая флейта. Ее нежный печальный звук двигался не по прямой, а блуждал в пространстве молнией, разворачивался, закручивался, отскакивал от невидимых стен, шел то вперед, то назад, то вверх, то вниз, и с каждым поворотом, с каждым движением, управляемый играющим, подбирался поближе к пылающему желто-белым пламенем духу. Чудище замерло, прекратило свой размеренный полет вдоль замковых стен, а затем неспешно, как будто слегка подталкиваемое звуком, оплетенное его волнами, двинулось в другую сторону, вверх, к крыше. Поднявшись по стене башни, оно вынырнуло в воздухе прямо напротив играющего на ратиранге музыканта и зависло, трепещущее языками пламени, неторопливо взмахивающее крыльями, с которых больше ничего не летело и не капало. Звук кружил вокруг птицы, обволакивал ее, точно хотел запеленать, играл с похолодевшим огнем. Пламя больше не казалось опасным. Чудовище, мгновение назад готовое уничтожить огромный замок, теперь не способно было причинить вреда даже ничтожному комару; его пламенная злость, его огненная ненависть, — все ушло, их место заняли покой и пустота.

Как завороженные смотрели на происходящее люди на крыше. Шантари казалось, что вместе с чудищем и сама она начинает неспешно подниматься над крышей, в небеса, к облакам. Ашаяти чудилось, что вся ее жизнь, полная страданий и борьбы за существование любыми доступными методами, вела ее к этому моменту, к этому очищающему огню, который не жарит, но может выжечь все же все то зло, которое ей, Ашаяти, причинил мир, и которое она множила в ответ. Что останется от нее, если зло, наполняющее душу, выгорит из нее совсем?