Птицы белые и черные

— Законный отдых, — сказал Репьев. — У меня отгулов на десять дней.

— Две недели имею, — гордо сказал Чиладзе.

— Тут одни ударники труда собрались, — усмехнулся Гладышев.

— Орлы, страна зовет на подвиг! — Федоткин сгреб со стола карты, стал тасовать их. — Кто проиграл?

— Роберт Петрович пострадал, — усмехнулся снова Гладышев.

— Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался, — махнул рукой Голдаев.

— Нда-а, брат, деньги без ног, а уходят. Что ж, тогда ты первый кандидат в рейс, Роба, — подытожил Федоткин.

— В какой рейс? Когда?

— На Воропаевскую ГЭС срочно нужно гнать девять КрАЗов. Выезжать утром раненько.

— А Новый год? — опешил Гладышев.

— Встретите с трудовым коллективом стройки. Орлы степные, страна зовет на подвиг! — патетически повторил Федоткин.

— Она нас каждый день зовет, — парировал Репьев.

— Стройка взяла обязательство — к Новому году перекрыть реку.

— Молодцы. А мы здесь с какой стороны?

— У них машин для перекрытия не хватает. — Федоткин продолжал машинально тасовать карты.

Повисло молчание. Роба Голдаев начал одеваться.

— Ты куда, Роберт Петрович? — встрепенулся Федоткин.

— На кудыкины горы…

— Ты разве не слышал, что я тут говорил?

— Меня, Степан Егорыч, на подвиги что-то не тянет.

— Двойные премиальные к празднику выпишу, — осторожно пообещал Федоткин.

— Потерянное здоровье ни на какие премиальные не купишь. — Голдаев застегнул полушубок, нахлобучил шапку. — Привет. С наступающим!

Он вышел, и вновь стало тихо.

— Нда-а… по зимнику… да еще пуржить начинает. — Репьев поскреб в затылке. — Не сахар…

— Четверо ребят из Казани взялись! С КамАЗа трое! И всем, между прочим, тоже домой хочется. Но люди понимают — когда надо, значит, надо! А вы, кадровые перегонщики, зимника испугались!

— Потому что знаем, с чем это едят, — хмуро сказал Гладышев. — Полтыщи верст — не шуточки.

— Да еще эти версты черт кочергой мерил, — добавил Репьев.

— А мне жена в лоб заявила: если Новый год опять дома не буду, она на развод подаст, — сказал Гладышев.

— Э-эх, мужики-и… — с досадой проговорил Федоткин. — Не кровь у вас в жилах, а простокваша. Нужное дело, важное! Государственное!

— Я поеду! — вдруг сказал Венька Черепанов.

— Ты кем у меня на базе? — спросил Федоткин.

— Ну, механиком. Но права-то у меня есть. Между прочим, второго класса.

— Ты когда-нибудь в такие рейсы ходил?

— Ннет… Но я подменяющим могу быть. Я могу…

— Скройся, — тихо попросил Федоткин и вновь обратил свое внимание на шоферов: — Вот не думал, что у меня на базе сплошь жлобье работает! Навроде Голдаева! — Он швырнул карты на стол и вышел, хлопнув дверью.

Опять повисла тишина. Лежали на столе деньги и разбросанные карты. Понурившись, сидели водители.

— Ну, Федоткин, в рот тебе кило печенья! — ругнулся Гладышев и стал собираться. — Жена на развод подаст — на твоей совести будет.

— Он всегда так: как что горит — сразу на совесть давить начинает, — тоже ругнулся Репьев. — Зараза какая-то!

— Ладно, ругайся не ругайся, а ехать придется, — вздохнул Чиладзе. — А я Новый год в Кутаиси собирался встретить. Телеграмму послал, друзья встречать придут! Э-эх, Федоткин, нэхороший человек!

— Ребята! Товарищи! Дорогие! Возьмите меня! — взмолился Венька Черепанов. — Мне до смерти в Воропаевск надо!

— Тебе, Гиви, надо было вчера в Кутаиси сваливать. И был бы в порядке, — не обращая внимания на Веньку, сказал Репьев.

— Что сделаешь — попался!

…Роберт Голдаев брел по поселку, в общем-то, бесцельно. Пойти некуда, да и видеть особенно никого не хотелось. Возле кафе-«стекляшки» стояли четверо ребят, ссутулившись, подняв воротники пальто и полушубков. Увидев Голдаева, они посовещались о чем-то и неторопливо двинулись ему навстречу.

— Слышь, друг, — один из парней загородил Голдаеву дорогу, — выручи рублем, на бутылку не хватает.

Трое остальных тем временем стали по бокам и сзади. Голдаев покосился на них, усмехнулся, но выражение лица потвердело и в глазах блеснуло нечто беспощадное.

— Ошиблись, мужики, — сказал Голдаев. — Я только на хлеб подаю.

— Пожалеешь рупь — потеряешь все, слыхал такую поговорку?

Голдаев быстро и точно ударил его ребром ладони по шее. Парень охнул и, будто подрезанный, повалился на снег. А через секунду рядом с ним лежал второй. Голдаев успел садануть его в челюсть, развернувшись всем корпусом. Третьего он поймал за руку и согнул запястье так, что тот взвыл от боли. Четвертый проворно отбежал на несколько метров, крикнул издалека:

— Ладно, падла, мы еще встретимся!

— Посмотри на меня внимательно, сученок, — спокойно проговорил Голдаев и еще сильнее заломил парню руку. Тот вновь взвыл от боли, но посмотрел в глаза Голдаеву.

— Запомнил?

— Да… ой-ей, больно!

— Это называется уличный разбой, грабеж, знаешь?

— О-ой, кончай, руку сломаешь!

— А что это у тебя в кармане оттопыривается, ну-ка, достань.

Парень левой рукой извлек из кармана самодельную, выточенную на токарном станке финку.

— А за это, ублюдок, тебе мало руку сломать. Голову оторвать надо… — И он снова с силой заломил парню руку.

— О-ой-ей-ей! — утробно завыл тот. — Конча-ай, гад, больше не буду!