Птицы белые и черные

— Отрава, ччерт! — Он выбросил папиросу. — А ты, значит, тоже мужа себе там не нашла?

— Я и не искала… Ты меня знаешь.

— Знаю… — Андрей потер подбородок. — Не пойму никак…

Он некоторое время испытующе смотрел на нее, потом махнул рукой, пошел к своей машине. Когда открыл дверцу, крикнул:

— Не гони, бешеная!

Маша усмехнулась, выжала сцепление.

…Четверо солдат в тяжелых начищенных сапогах дули в трубы. От усердия у них раскраснелись щеки и бисерный пот выступил на лбах.

— А Светка Елизарова в институт в Москве поступила… Летом приезжала на каникулы, расфуфыренная вся, не приведи господи. И замуж за какого-то профессора вышла. На пятнадцать лет ее старше…

— На восемнадцать, — поправил другой голос.

— Так я ей и говорю: «Светка, совсем сдурела!» А она мне: «Зато у меня домработница есть… Банки и тарелки моет…» И муж ее тоже приезжал… Плюгавенький такой, ножки, как у воробушка, пиджак с разрезом и как есть весь плешивый… Я ей говорю: «На что он тебе сдался, Светка?» А она мне: «Он, говорит, в науке много весит…» Нет, ты подумай, Маш. Гляди, говорю, с таким и сороконожку родить недолго, — рассказчица приглушенно захихикала.

— А ей хоть мотоцикл! — раздался другой голос. — Лишь бы домработница банки и тарелки мыла.

Оркестр старался вовсю. В маленьком душном клубе гремел старинный довоенный вальс. Шаркали по крашеному полу заляпанные грязью сапоги, летали белые туфельки и резиновые ботики. Молоденькие, аккуратные солдаты танцевали старательно и с достоинством, будто службу несли.

Девушки стояли и сидели на скамейках вдоль стены, теребили платочки, усмехались, рассматривая с улыбкой танцующих.

Изо всех сил они старались показать, что им ужас как весело и плевать им на солдат и на парней, покуривающих в углу. А глаза цепко, с затаенной надеждой следили, кто с кем танцует, кто кого пригласил, кто кому отказал.

Маша рассеянно слушала трескотню подружки Любы. Та пришла на танцы с грудным ребенком и держала его все время на руках, укачивала, когда он начинал хныкать от духоты и грохота оркестра.

— Ты ребенка на свежий воздух вынесла бы, — сказала Маша. — Задохнется…

— Ничего, он у меня тренированный! — рассмеялась Люба.

— Служить-то ему долго? — спросила Маша.

— Еще полтора года в солдатках ходить. — Люба беззаботно улыбнулась. — Замуж вышла, а что толку? Одна кукую… Гля, Маш, вон солдатик к тебе идет, кра-асивый…

К ним действительно направлялся плечистый, длиннорукий солдат.

— Это он к тебе, Маш, ей-богу…

Солдат подошел, откозырял и поклонился Любе:

— Разрешите?

Люба смутилась, круглые упругие щеки ее разрумянились.

— Я ж с ребенком…

— Ребенка подружке оставьте, — вежливо предложил солдат.

Люба протянула сверток Маше и, продолжая улыбаться, пошла с солдатом.

Оркестр грянул фокстрот. Затрещал дощатый пол.

Захныкал ребенок, и Маша принялась его укачивать, потом приподняла одеяльце, засмотрелась на глазастого румяного человечка. Человечек сложил губы трубочкой и собрался зареветь.

— Хочешь посмотреть, как мама танцует? — спросила Маша и приподняла ребенка, откинула одеяльце. — Смотри, вон мама… Видишь?

Круглыми, потемневшими от любопытства глазами ребенок смотрел на танцующих, а Маша смотрела на ребенка…

…И помимо ее воли неожиданно и властно предстал перед глазами Николай…

Они лежали в кровати, и Маша смотрела, как медленно светлели и наливались розовым светом окна. Приходило утро. Маша покосилась на Николая, увидела, что он не спит, но все равно спросила:

— Коля, ты спишь?

— Нет…

— О чем думаешь?

— Как сегодня на высоте работать… Двадцать градусов мороза, руки отвалятся…

— И все?

— Нет… -— Он приподнялся на локте, посмотрел на нее, осторожно поправил разметавшиеся волосы. — Всю ночь не спала, Маша?

— Откуда ты знаешь?

— Вижу… Все думаешь, думаешь… Тебе думать не положено. И мне не положено… Я тебя люблю, ты — меня, че тут думать? — Николай говорил все в шутливом тоне, потом нахмурился, наклонился к самому ее лицу. — Маша… Машенька… Дорогой мой человек.

Маша взяла в ладони его лицо, поцеловала, заговорила торопливо:

— Коля, Коленька, мы ж не воры… Я все равно уеду… Домой поеду… И не жалей меня… Я с тобой счастливая была…

Она заглядывала ему в глаза и целовала, и лицо ее в эти минуты было прекрасным. Николай молчал.

Неожиданно она оттолкнула его, сказала сухо:

— Уходи… Скоро девчонки с ночной смены придут…

Она так же лежала на постели и, скосив глаза, следила, как Николай медленно одевался, поеживаясь от холода, тер ладонями лицо, пил воду прямо из графина.

И вот уже нужно уходить, а он не уходит, медлит, достал папироску.

Маша молча смотрела на него, глаза их встретились.

— Давай вместе уедем? — тяжело выговорил Николай. — Уедем — и все, а? — Он подошел к кровати, встал на колени. — Я правду говорю, Маша. Ты — все для меня, веришь?

— Нет, — тихо проговорила Маша, а руки ее гладили его лицо, и она вся потянулась к нему, поцеловала. — Не верю… Уходи.

Николай накинул пальто, отворил дверь. Маша смотрела ему вслед.

— Коля… — прошептала она и закрыла рот руками. — Коленька…