Птицы, искусство, жизнь: год наблюдений

В тот вечер сыновья занялись изучением поганок. Младший зачитал вслух кое-какие основные факты: водоплавающая птица, мастерски ныряет, замысловатые брачные ритуалы, громкий брачный крик, сделал паузу.

– О. Эпически круто, – сказал он. – Здесь написано: находки палеонтологов свидетельствуют, что поганки застали времена, когда по Земле разгуливали динозавры!

В тишине, которая воцарилась после этих слов, каждый из нас, наверно, вообразил в меру своих представлений, как поганка и трицератопс встречаются на узенькой дорожке. Картина, возникшая в моей голове, изобиловала богатейшей мегафауной и тиной древних болот. В тот миг вся современная инфраструктура испарилась, и передо мной промелькнуло то, что Дж. Б. Маккиннон в своей прелестной книге «Мир прошлого и будущего» называет «под-историей» – смутное видение «местности, которая жила своей жизнью до того, как зажил своей жизнью мегаполис».

В воображении моих сыновей, верно, возникли более неистовые, не столь безмятежные сцены, но, думаю, все мы согласились бы, что наши неуклюжие свежевылупившиеся друзья вдруг стали выглядеть солиднее. Поганки стали связующим звеном между нами и страницей в истории экологии, с которой минуло семьдесят миллионов лет. Они добрались до нас сквозь время и живут благополучно, ослепительно красивые сироты давно погибших миров. Я мысленно воскликнула: кто может быть несокрушимее поганки?

⁂

Но бывает, что дождь прогоняет одни мысли и нашептывает другие. А в данном случае дождь был непростой. Дождь был рекордно-сильный, дождь с планеты, где происходит глобальное потепление. 8 июля 2012 года в Торонто за неполных два часа выпало 126 миллиметров осадков. (Для сравнения: средний уровень осадков в Торонто за весь июль – всего 74 миллиметра. Предыдущий рекордный уровень осадков – 121,4 мм – был зафиксирован в 1954 году.) Дождь лил с напором морского прибоя. Вызвал мгновенные наводнения: автомобили смывало, электропоезда с пассажирами останавливались, тысячи человек остались без света.

– Вероятно, самый ненастный, самый дождливый день в истории Торонто, – сказал в интервью Canadian Press старший климатолог министерства окружающей среды Канады. – Никакая инфраструктура на это не была рассчитана… Просто придется смириться с фактом, что вас затопит.

Я видела и слышала бурю прямо из своей спальни: ветки деревьев хлестали по окну, ветер свистел и выл, внезапно зарыдали сирены, спешившие на пожар в западной части города.

Я волновалась за поганок. Меня покинула уверенность в их несокрушимости и доисторической выносливости, и я написала музыканту: как он думает, всё ли у них в порядке? Он ответил: «Думаю, они просто забираются в гнездо и терпят. Они весьма живучие. А может, переплыли озеро и спрятались в камыше – как знать?».

На следующий день мостовые и тротуары выглядели как-то необычно – покрылись чем-то вроде пленки. Местная площадка для выгула собак, расположенная близ оврага, превратилась в озеро. На улице, где живет моя подруга, разверзлась огромная карстовая воронка.

Мне хотелось проведать поганок, но внезапно обнаружилось, что ближайшие дни мы заняты без продыху. Мы – я и мой муж – кипели от стресса и ярости. Наконец, после глупой ссоры, мы влезли в машину и поехали к поганкам.

Был ранний вечер, и небо еще оставалось ярко-голубым. На дорожке стоял музыкант, а с ним еще человек десять – разношерстная компания. Во внутренней, мелкой бухте уровень воды был примерно на шесть футов выше обычного, но гнездо – мокрое, накрененное – всё еще было достаточно прочным, чтобы удержать на себе птичье семейство. У меня отлегло от сердца, а потом я просто-таки опьянела от счастья, увидев, что птенцы плавают одни.

Какое облегчение – вернуться к чудикам, помешанным на птицах, заразиться их настроением «никуда не спешим, стоим и созерцаем», наслаждаться вечерним воздухом в полный штиль: ни ветерка, ни дуновения. На этом аванпосте неторопливого существования в двадцати минутах езды от нашего дома, всё, из-за чего мы с мужем недавно препирались, было забыто. Нечего доказывать, нечего терять, ничего не надо делать. Здесь, вдали от строительных лесов, графиков и полного изнеможения на почве стресса, – «под-история» жизни.

Когда сгущалась ночная тьма, когда мы стояли вместе на окраине города, название которого восходит к слову из языка мохоков tkaronto, означающему «там, где есть деревья, стоящие в воде», я попыталась вообразить себе этот район поросшим осинами и тополями. Потом погрузилась в еще более далекое прошлое и вообразила прежнюю береговую линию там, где она, по идее, проходила 12500 лет назад, намного севернее места, где мы теперь стояли. Я вообразила, что над нами сомкнулись воды ледникового озера.

⁂