Две недели спустя, разгар лета: я с сыновьями снова отправляюсь проведать поганок. K нашему удивлению, теперь перед нами угловатые подростки, грязные пухлые комочки пуха. Их детство пролетело стрелой. Головки еще пестрели диковинными полосками, как у зебр, но сами птенцы – прямо глазам не верится! – почти догнали по росту взрослых особей. Мне, матери двенадцатилетнего мальчика, это показалось знакомым: смешение черт малыша и взрослого дядьки. И гнездо – растрепанное, полуопрокинутое, похоже, постепенно тонущее – тоже напомнило кое-что знакомое.
Влюбившись в угловатых поганок, я не заметила, что на «птичьем фронте» активность несколько спала. Меня оповестил музыкант.
– Мы вступили в великое летнее затишье, – сказал он.
С окончанием весенней миграции начался более спокойный сезон: залетные виды перебрались на север, чтобы вывести птенцов. Мы дошли до середины времени, выделенного на наши совместные прогулки, до антракта.
В последний раз навестив поганок, я приехала домой и подумала: почти все мы, когда в нашей жизни наступает затишье, пытаемся его заполнить – хоть чем-нибудь, хоть какими-то хлопотами, которые опознаются как занятость.
Так я думала, а тем временем просидела несколько часов в интернете. Читала статьи об усилиях оградить от капризов погоды города, которым грозят климатические катастрофы, скачала африканскую музыку, исполняемую на мбире, потому что кто-то из друзей сказал мне, что под нее хорошо пишется, посмотрела по рекомендации музыканта фильм «В поисках Сахарного человека».
Я сказала себе, что занимаюсь сбором материала, а собирать материал правильно – значит не чураться случайных связей. Я перескакивала с темы на тему. Читала о жизни Джона Джеймса Одюбона, заглядывала в тексты Грейс Пейли и чилийских писателей постпиночетовской эпохи, купила на «Этси» ожерелье подруге. А потом – винтажный шарф линии Pleats Please для мамы и прямое цельнокроеное платье от Mizuiro-Ind для себя. Посмотрела знаменитый монолог комика Луи Си Кея «Всё чудесно и все недовольны» – филиппику против мобильников и бесперебойного нахождения на связи с миром: «Надо выработать в себе способность просто быть собой и ничем себя не занимать. Вот что отнимают у нас телефоны – способность просто сидеть сложа руки. А ведь она и значит, что ты живой человек. Ведь подо всем, что есть в твоей жизни, есть это самое, эта вот пустота – эта вечная пустота»[26]
.Поскольку «сбор материала» был рьяным, но пустопорожним, этот день в итоге прошел для меня без пользы. Я думала, будто бросаю вызов вакууму незаполненного времени, а в действительности только подправила его внешнюю оболочку.
Сколько себя помню, всё время гадаю: как обрести душевный покой, когда бездельничаешь? Решение, которое бы меня устроило, я до сих пор не нашла, хоть и искала его разными, вполне предсказуемыми способами: неудачные романы, бездумный шопинг, путешествия, йога, неумеренные физические нагрузки, психотерапия, изготовление домашних соков, зависание перед телевизором, вязание, обжорство по праздникам и даже творческие практики. В итоге я осознала, что затишье проистекает не просто от того, что тебе нечем заняться. Затишье – проблема еще и эмоциональная, интеллектуальная и экзистенциальная. Если однажды я найду решение, то, наверно, перестану воспринимать промежутки безработицы или спячки, периоды, когда нива остается под паром, как что-то фатальное. Возможно, я буду относиться к себе мягче и перестану вести себя нервозно. Может, все-таки обрету дзен-буддийскую невозмутимость, которая позволяет спокойно сидеть, взирая на нерешенные проблемы, а иногда – на мучительную опустошенность, позволяет почувствовать, как тиха и огромна Вселенная, почувствовать – и не слишком-то опешить.
Ив Кософски Седжвик после лечения от рака обратилась к психотерапевту по поводу депрессии и сделала для себя одно открытие.
– Я догадалась, что это значит, когда я вам на что-то жалуюсь, – говорит она своему психотерапевту. – Жалуюсь вам или кому угодно. Когда я говорю вам, как всё плохо, сколько усилий я приложила, сколько всего пережила, мне хочется услышать только одну фразу. Вот какую: «С вас хватит. Теперь можно перестать».
Сейчас, сидя за письменным столом, я смотрю на свою кошку, которая нежится на полу в квадратике солнечного света. Она блаженствует, ничего не разглядывая, потому что смотреть тут не на что. Похоже, она не тревожится из-за того, что событий слишком мало, а с диалектикой повествования туго. Похоже, она не боится, что, если перестанет суетиться, стены рухнут, или что она развалится на постели и больше никогда уже не принудит себя встать.
АЙЛИН МАЙЛЗ: Странным образом, на деле самое интересное – промежутки между работой.
ДЭНИЭЛ ДЭЙ-ЛЬЮИС: Определенно. Эту часть жизни не замечаешь, пока ты молодой, потому что твой моторчик всё время тащит тебя с места на место. А свою настоящую работу делаешь там, где устраиваешь себе привал, или в периоды, когда даешь себе отдых, как земля под паром.
(Из сборника эссе Майлз «Как важно быть Исландией».)