— А эта вотъ горбатенькая хромоножка кормится у меня, несчастная. Старичокъ тоже этотъ изъ богадльни приходитъ. Когда-то, говорятъ, артистомъ былъ, скрипачомъ. Параличомъ теперь разбитъ. Нельзя тоже жить дли одной себя, и это примръ для дтей. Они должны видть, какъ длается добро прямо, просто и честно.
«Маремьяна», припомнилось мн выраженіе Братчика. Я хотлъ спросить, гд мой будущій ученикъ, когда мой вгзлядъ случайно обратился въ уголъ. Здсь, въ большомъ вольтеровскомъ кресл, сидлъ юноша лтъ четырнадцати или пятнадцати, охвативъ обими руками приподнятое колно правой ноги, откинувъ назадъ голову и насвистывая что-то съ насмшливой улыбкой, блуждавшей по его лицу. Я чуть не вскрикнулъ: прошлое, давно забытое прошлое, воскресло въ моей памяти; мн казалось, что передо мною сидитъ помолодвшій Иванъ Трофимовичъ, — нтъ, не Иванъ Трофимовичъ, а Адонисъ, тотъ самый Адонисъ, посл бгства котораго въ одну ночь посдла, а потомъ отдала Богу душу Марья Ивановна Желзневская. Роскошные золотистые кудри, замчательные по выраженію, упрямые, наглые и злые каріе глаза, темныя брови дугою, слегка сросшіяся на перенось и придававшія лицу выраженіе настойчивости, яркій румянецъ здоровья на щекахъ, чуть-чуть тронутый золотистыми веснушками, замчательная близна кожи, явно насмшливая, слегка нахальная улыбка, все это было унаслдовано юношею отъ Ивана Трофимовича.
IV
— Милый Александръ, — начала пвуче Ольга Сергевна, обращаясь къ юнош, просительнымъ тономъ:- Вотъ господинъ, который долженъ тебя проэкзаменовать.
Онъ слегка сощурилъ глаза, окинулъ меня нсколько презрительнымъ взглядомъ съ ногъ до головы и, разжавъ руки, потянулся немного и всталъ. Мы обмнялись поклонами. Я оглядлся кругомъ, соображая, что среди этого хаоса будетъ трудно экзаменовать. Онъ сразу подмтилъ мой взглядъ и съ усмшкой пожалъ плечами, какъ бы говоря: «здсь это всегда». Я обратился къ хозяйк, прося провести меня и моего будущаго ученика въ какой-нибудь боле тихій уголокъ. Она словно растерялась: въ столовой у нея теперь поденщица, несчастная вдова героя-солдата, взорвавшаго что-то и кого-то и вслдствіе того тоже взорвавшагося на воздухъ въ Севастопольскую войну, — гладила блье, такъ какъ она очень болзненный и нервный человкъ и въ кухн не можетъ гладить, не вынося чада; въ дтской шьютъ дв двушки дтское блье и платьица — он изъ благородныхъ, и она, хоть он и не умютъ шить, даетъ имъ поденную работу, чтобы спасти ихъ отъ магазиновъ, гд такъ быстро балуются двушки и длаются падшими. Посл долгихъ соображеній удобне всего оказалась ея спальня, гд не было никого, и куда былъ не такъ слышенъ шумъ буянившей орды дтей. Я и мой будущій ученикъ прошли въ спальню хозяйки, нарядную, съ отдланныхъ кружевами и кисеей туалетомъ, съ голубымъ атласныхъ одяломъ на постели, съ мягкими голубыми креслами-раковинами, но находившуюся въ полномъ безпорядк, съ валявшимися на стульяхъ полотенцами, съ разбросанными платьями и чулками, съ незапертыми ящиками и дверцами шифоньерки. Неряшливость и неприбранность этой комнаты были поразительными; казалось, что тутъ только-что произошелъ какой-то переполохъ по случаю нашествія непріятелей, пожара или чего-нибудь подобнаго.
— Что вы знаете? — спросилъ я своего будущаго ученика, усвшись на кресло.
Онъ не слъ, а выдвинулъ одно изъ креселъ на середину комнаты, сбросилъ съ него брезгливо какой-то хламъ и оперся руками о его спинку. Желаніе казаться старше своихъ лтъ сказывалось въ каждомъ его движеніи.
— Я ничего не знаю, — отвтилъ онъ мн вызывающимъ тономъ съ легкой усмшкой, слегка раскачиваясь на мст.
— То есть какъ же это ничего не знаете? Вамъ, кажется, лтъ четырнадцать? — сказалъ я.
— Даже пятнадцатый давно пошелъ, — отчетливо отвтилъ онъ, точно желая похвастать своимъ возрастомъ.
— Но все же… вдь читаете же вы, пишете, знаете хоть начала, — началъ я.
Онъ безцеремонно перебилъ меня:
— Вы лучше меня не экзаменуйте, а просто возьмите отсюда, покуда я не сбжалъ изъ этого дома сумасшедшихъ. Я учиться буду, и способности у меня отличныя…
— Вотъ какъ! Даже отличныя, — немного насмшливо сказалъ я, раздраженный его хвастливостью и развязностью.
Онъ взглянулъ мн въ глаза смлымъ, почти дерзкимъ взглядомъ и рзко вызывающе подтвердилъ:
— Да, отличныя!
Я пожалъ плечами и спросилъ его:
— А если вы, не смотря на свои отличныя способности, не подготовитесь къ будущему году къ пятому классу гимназіи?
— Это все равно. Я вообще и не думаю о гимназіи! Я пойду въ военную службу.
— Мн вашъ дядя говорилъ… — началъ я снова.
— Мало ли что городитъ дядя! — рзко перебилъ онъ меня и пояснилъ:- Дядя это говорилъ, потому что такъ моя мать писала, но у нея… Дядя ее самъ зоветъ «седьмою пятницею», потому что у нея всегда семь пятницъ на одной недл.
Я постарался сдлать строгое лицо, чтобы не улыбнуться.
— У кого вы до настоящаго времени учились? — спросилъ я.
— Гувернантки разныя прізжали ссориться съ матерью, а учился я самъ, — отвтилъ онъ.