Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Русская семейная и сексуальная культура. Книга 2

ными, а живущих в них лиц — «явными прелюбодеями». Церковный же брак может быть расторгаем только в исключительных случаях, а именно: (1) по импотенции мужа, (2) вследствие прелюбодеяния, (3) по безвестному долговременному отсутствию одного из супругов, (4) при лишении одного из них всех прав состояния и (5) при желании супругов, не имеющих малолетних детей и достигших 50- или 60-летнего возраста, постричься в монашество. Жестокие поступки мужа с женою прежде считались законным поводом к разводу, но только в том случае, если они были соединены с его развратною жизнью¹²⁴².

Наши псевдопатриоты пользуются каждым случаем, чтобы заявить о превосходстве русского брачного законодательства над законами Европы. Даже в Англии завидуют имущественной полноправности нашей женщины. Но и эта похвальба, и эта зависть справедливы только в том случае, когда предметом их служат одни только имущественные права; во всех же других отношениях юридическое положение русской женщины может возбуждать только чувство глубокого сожаления и желание по возможности скорейших реформ наших законов о семейном союзе, о правах и обязанностях супругов. Вопрос о допущении гражданского брака и о более рациональных условиях расторжения брачного союза давно уже выдвинут самою жизнью на очередь практического разрешения. Для раскольников гражданский брак уже дозволен, а везде в Европе история гражданского брака начиналась допущением его для сектантов. Кроме того, и имущественные права русской женщины далеко не так обширны, как это требуется здравым смыслом и справедливостью. Даже рутинная юриспруденция сознается, что «из всех законодательств цивилизованных народов нет ни одного, в котором бы женщина находилась относительно права законного наследования в положении столь невыгодном, как в нашем отечестве»¹²⁴³. Когда вошло в обыкновение обеспечивать жену и детей служилого помещика, давая им на прижиток часть его поместья, то вдове была назначена 1/7, а дочери — 1/14 часть имения. Эти правила, несколько измененные, перешли и в позднейшее законодательство, в котором они не имеют уже такого значения, как при господстве поместного права. Назначая дочери при брате 1/14 из недвижимого и 1/8 из движимого, закон в пользу такого неравномерного распределения наследства не может привести никакого разумного основания. «Постановления об указанных долях дочерей, — говорит К. Д. Кавелин, — вырванные из поместной системы, посреди которой они образовались исторически, и пересаженные в 1731 г. на почву вотчинного права, с которым не имели ничего общего, утратили прежнее свое значение. По древнему праву, дочери не наследовали при сыновьях, и потому необходимо было посредством выдела указной¹²⁴⁴ части из имения обеспечить их участь. Если уже раз новейшее законодательство допустило, что дочь может наследовать в недвижимом имении при сыновьях, то трудно понять, почему она получает только 1/14 часть, а не равную с братьями. Наследование дочери в 1/8 части движимого имущества было точно так же результатом смешения начал поместного права с греко-римским учением о наследовании супругов, перешедшим в наше древнее законодательство, и применения их к наследованию дочери... Это правило так же непонятно теперь, как и предыдущее. Правило же, что сестры при братьях в боковых линиях — не наследницы, перешло в настоящее законодательство без изменения из нашего древнего вотчинного права. Тогда оно было проведено последовательно; во всех линиях, как боковых, так и нисходящей, сестры при братьях ни в каком случае не наследовали. Но теперь, когда к нисходящей линии применены начала поместного права и дочери предоставлено, хотя и в ограниченных размерах, право наследования, — совершенное устранение от него сестер при братьях является аномалией, объясняемою только историей законодательства, а не внутренним смыслом постановлений, ибо указная часть из поместья давалась дочери не в виде наследства, не в собственность, а для обеспечения ее существования только до вступления ее в супружество». Единственное основание, которое можно приводить в пользу этих законов, заключается в том, что, препятствуя раздроблению имений и переходу их из одного рода в другой, они до некоторой степени ограждают интересы дворянского сословия, в жертву которым, таким образом, приносятся интересы многих миллионов женщин. Само собою понятно, что уравнение последних с мужчинами в их наследственных правах должно наконец взять перевес над всеми сословными выгодами и над староверческою преданностью легальной рутине.

ЖЕНСКОЕ ДЕЛО ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА