Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Это были планы. Это были планы, которые Квентин Дейкстра давно вынашивал и принялся осуществлять. В них, по большому счету, входили даже выборы – условно открытые, приемлемо справедливые. Чисто формально генсека выбирал лигейский президиум, на самом деле, учитывая, что в президиуме сидели представители нацправительств, их действия определялись внутренними веяниями, той самой злосчастной нацполитикой. Дейкстра поэтому и озаботился давным-давно тем, чтобы разместить в нацправительствах своих людей; ни в коем случае не подкупать тех, кто заседали там – это ненадежно, подкупленных однажды могли запросто перекупить. Он был уверен, что с этой стороны неожиданностей не будет. Африка становилась все более спокойным континентом, и это происходило не по воле и не вопреки пожеланиям Дейкстра – естественный ход событий, не более; не без стараний Дейкстра лигейская армия, а особенно гвардия обретали все больше значения, что сопровождалось и значительными материальными субсидиями. Реформа силовых структур происходила неторопливо, не всегда удачно, как водится, часть людей была очень, деятельно довольна, некоторые категорически против, остальным было наплевать, лишь бы платили хорошо да не мешали жить; в любом случае, о Квентине Дейкстра говорили скорей хорошо и безразлично, чем зло. Он же приятельствовал с влиятельными игроками и в центральных банках и денежных фондах – это получилось как-то неосознанно, ничего такого Дейкстра не планировал, а через несколько лет выяснил, что с ним охотно здороваются за руку члены правления Центрального банка, охотно приглашают на разные официальные и семейные торжества, прислушиваются к пожеланиям, и прочее. Это значительно помогало кое в каких делах; это же позволяло строить куда более оптимистичные прогнозы для некоторых предприятий, задуманных Дейкстрой; это же обеспечивало его кампанию очень солидным весом. Он оптимистично смотрел в будущее и до некоторого времени даже подыгрывал людям, которые выступали против него: особых опасений они не вызывали, политического веса не имели и не приобретали (об этом Квентин Дейкстра старательно заботился), но выглядело это как достойная конкурентная борьба. Демократия в деле, не иначе. Континенты, гордившиеся значительно более развитыми – или более древними демократическими традициями, взирали на эволюцию политических сил в Африке если не с уважением, то, по крайней мере, со снисходительным одобрением.

Жан-Эдуард Лиоско был, в некоторой степени, антиподом Дейкстра. Там, где последний тщательно, упрямо и если не изобретательно, то надежно создавал свою сеть – прикармливал, запугивал, уговаривал людей из самых разных областей, с самыми разными уровнями влияния, Лиоско очаровывал, и это основывалось скорей на инстинктах, на подспудном желании и неистребимой жажде нравиться. Он вообще куда более легкомысленно относился к будущему своему и окружающих. И – ему везло. Он знакомился с влиятельными людьми, очаровывал их как-то походя, производил самое благоприятное впечатление, и немалую роль в этом играли образованность Лиоско, хороший вкус, отменная память и острый ум. Это – то, что лежало на поверхности; это – то, что располагало к нему. Это – то, что позволяло Лиоско сходить за своего в самом утонченном обществе. А он любил высшее общество и очень ловко разыгрывал из себя если не непризнанного гения, то страдальца. Как выяснялось, для этого не так много и нужно было – сдержанные, вежливые разговоры о современной политике в узком кругу, приправленные легкой критикой: влиятельные мира сего всегда очень ценили стабильность, и именно ее проповедовал Лиоско. И изящные, остроумные, красочные речи с критикой любого шага, предпринимаемого аппаратчиками, а это Лиоско обеспечивал в изобилии – он был хорошим ритором, способным с легкостью рассуждать на любые темы; и у него были очень хорошие советчики, указывавшие, что именно лучше погрызть, в чей адрес высказать какие-нибудь особенно ядовитые замечания. А может, он просто умел слушать и слышать, на каких темах можно сорвать банк.