Путеводная звезда. Зачарованный замок

Изогнутая ручка ворота мерцала начищенным серебром. Ханна было удивилась такой растрате, но подойдя поближе, поняла: это и не металл вовсе. Цветы из ее сна —бутоны раскрылись, стоило ей к ним прикоснуться, а оплетенная стеблями ручка рассыпалась ржавой крошкой. Повиснув, цветочные гирлянды коснулись воды – и девочка ахнула, увидев в колодце… звезды!

Как так, ведь над ними – каменная кладка, и взгляд Ханны затерялся среди мрачных темных сводов. Однако вода искрилась, будто и вправду впитала в себя все волшебство лунного света.

Опомнившись, Ханна вспомнила, зачем сюда пришла. И сорвала тонкую извитую плеть с полупрозрачным бутоном на конце.

Вовремя.

В воздухе уже чувствовались тревожные нотки жасмина. Снаружи в дверь начал биться сообразивший что к чему шут. Судя по доносившимся ругательствам, веселую маску он сорвал давным-давно.

Спрятавшись в стороне, Ханна прикоснулась цветком к засову. Тот сначала словно заледенел, а потом, когда шут в очередной раз насел на дверь, разлетелся вдребезги.

Массивная дверь распахнулась настежь. Следом, не удержавшись на ногах, кубарем скатился по ступенькам шут. Пока он охал и кряхтел, потирая побитые бока, Ханны уже и след простыл.

А тем временем, цветы на воротах зашевелились, почувствовав приближение нового гостя…

Чужак

Очарованный, околдованный, лес стоял в своем белоснежном уборе – как в том стихотворении, что неумолимые наставники заставляли его твердить наизусть. Четырнадцать строф – но даже они не могли бы в полной мере передать строгую молчаливую красоту.

Тончайшее кружево – матушкины фрейлины обзавидовались бы, кружевницам потребовалось бы не один год работы, а мороз всего за ночь нарядил в шелка понурившиеся ели и скромные осины. Пока светило солнце, все вокруг казалось сказкой. Снег переливался сахаристой слюдой, как те игрушки, коими слуги увешали если не весь дворец, то каждый лестничный пролет, каждую балясину – к счастью, чтобы удержать в доме удачу, как молодожены скрепляют будущую жизнь замком на перилах моста.

Но стоило спуститься сумеркам – и лес мрачнел. Прежде завораживающая красота становилась холодной. Опасная красота, отталкивающая, пробирающая до дрожи. Где-то в глубине рождалась песня стужи: чуть слышный заунывный напев, будто ледяная невеста оплакивала своего очередного жениха.

– Ну и холодрыга, – ведущий под уздцы лошадей, егерь громко высморкался. Нарушил, так сказать, всю торжественность момента. Сам тут же смутился под его взглядом, но продолжал гнуть свое.

– Может, повернем уже назад? Ведь и матушке не сказали…

Ей только скажи. На прошлой неделе ударил такой мороз, что охотники потом откапывали замерзшие тушки зайцев и куропаток прямо из сугробов. Во дворце извели половину годового запаса дров, пытаясь прогреть заледеневшие комнаты. А что до простого люда – одна торговка упала под лед, неудачно поскользнувшись на мостках. Потом ее, замерзшую вместе с корзиной, показывали на потеху людям. Королевскую семью тоже пригласили – предусмотрительно расстелив на льду ковер. Развевающиеся белые космы с запутавшимися плодами шиповника, острый крючковатый нос, подернутая серебром сморщенная кожа. И яблоки, наполовину вывалившиеся из корзины и застывшие вокруг своей хозяйки.

Кушай яблочко, мой свет…

Зловещая картина еще долго стояла у Свейна перед глазами. Отцу было хоть бы что, тот даже приказал художнику написать со старухи портрет – олицетворение зимы, для своей галереи, где уже выстроились на стене Весна, Лето и Осень. Но мать отговорила, выдала пожертвование на помин души, чтобы не навлекать проклятье на семью. Добрая, набожная – и вечно считающая, что единственный сын так и должен сидеть у ее подола, играясь оловянными солдатиками. Что ж, на сей раз им удалось ускользнуть спозаранку.

– Чего мы хоть ищем-то?

Хотел бы он сам знать. Сосульку из бороды Деда-трескуна? Ледяную сережку Снежной невесты? Свейн понятия не имел, что же заставило его выбраться в такую погоду, но упорно продолжал идти вперед.

Мороз крадучись перелетал с дерева на дерево, прищелкивая языком. А выбравшись на свободное место, летел, распуская сыплющий снежной крупой плащ. Лицо приходилось прятать в шерстяной шарф – все лучше, чем после щеголять перед придворными дамами отмороженным носом.

– Тут недалеко сторожка. Там отогреемся и пойдем назад.

В неразборчивом ворчании за спиной можно было разобрать нотки облегчения. Наверняка парень уже сто раз пожалел, что связался с взбалмошным принцем. Остальная прислуга сейчас попивала пунш, собравшись в тепло натопленной людской, разыгрывала в карты связки сушеных ягод и моченые яблоки.

Запорошенные инеем ресницы смерзлись – не поэтому ли он пропустил нужный поворот? Егерь тоже хорош, плетется в хвосте вместо того, чтобы показывать дорогу.

– Ларс?