Пути, перепутья и тупики русской женской литературы

Но, трактуя женскую прозу как артефакт, коммерческую уловку, Л. Костюков все же анализирует ее свойства, главным из которых, по мнению критика, является антиэкстремальность: в ней все смягчено, сглажено. Всегда читатель помнит, что имеет дело с опытом женщины. «Мужчина здесь присутствует в той степени, в какой охватывается женским взглядом» (естественно предполагается, что взгляд написанной мужчинами прозы — общечеловечен и нельзя сказать, что женщина в ней присутствует в той степени, в которой охватывается мужским взглядом!).

Идеологическая основа женской литературы, по словам рецензента, выражается народной максимой

«все фигня по сравнению с пчелами, а пчелы тоже фигня», где роль пчел играют, само собой, межполовые отношения. То есть политика, экономика, культура, воспитание детей, строительство дома, возделывание огорода, Бердяев, Киркегор и т. д. как бы вообще не существуют или существуют лишь как повод знакомства мальчика с девочкой <…> Очевидно одно — не эмблематично, а в сущности утратив мужскую природу, проза в преломлении Виктории Фоминой утратила и культурные корни. Получилось, что все гражданские, философские и нравственные чаяния и метания русской литературы имели пол и этот пол был мужским[536].

Два момента хотелось бы прокомментировать. Один — знакомый и описанный выше припев: это написано плохо не потому, что плохо написано, а потому, что написано женщиной. Критик в рецензии постоянно размышляет не о конкретном феномене — тексте Фоминой, а вообще о свойствах женственности и женской литературы.

Второй момент — более современный и интересный — речь о крахе, если хотите, логоцентризма — модели литературы больших философских идей, которая отождествляется с культурой вообще и национальной культурной традицией.

Никита Елисеев в статье «Хозяйка литературы и Лев Толстой» вспоминает в связи с вышеобозначенной тревожной, с его точки зрения, ситуацией В. Набокова:

Злой Набоков предупреждал редактора «Современных записок» Марка Вишняка: «Берегитесь! У вас печатается слишком много женщин — верный признак провинциализации литературы <…> современная русская литература просто обречена на провинциальность и на деловитое в ней хозяйничанье женщины. Провинция — пространство, где литература может отдохнуть. Великая русская литература устала. Ее мышцы расслабились. <…> Милые дамы, я ведь не против, вы — хозяйки дома уставшей русской литературы. Выражайтесь как угодно и сколько угодно премируйтесь, но только Льва Толстого не трогайте. Пожалуйста»[537].

Мне уже приходилось писать о связи категорий женского и провинциального[538]. Актуализация понятия провинциального, как заметил А. Белоусов, связана с имперским мышлением: напряженная дихотомия между абсолютным центром (столицей) и окраиной (провинцией) характерна, прежде всего, для центростремительных, имперских культур[539].

В приведенных выше цитатах можно ясно видеть, что «торжество» женского («провинциального») в литературе маркируется как знак гибели Великой литературы, Великого канона (имперского).

В статье Михаила Золотоносова «Победа женского и закат мужского» также развивается подобная тема.