Пылающее сердце

Пригодились евангелисту и другие уроки, усвоенные в Эпворте. Здесь всегда пристально интересовались зарождающимся миссионерским движением начала XVIII в. Сэмюэль даже предполагал поработать в Вест-Индии, но из этого ничего не вышло. Известно, что Сюзанна читала «кухонной» конгрегации английский перевод отчета, который составили Зигенбальг и Плюцшау о своей деятельности в Транкебаре (районе южной Индии). Возможно, что Уэсли, увидев, что отец неспособен хоть как-то увлечь свою деревенскую паству, стал сомневаться в эффективности приходской системы. Чтобы донести Евангелие до народа (чем ему предстояло в свое время заняться), традиционных методов было явно недостаточно. Наконец, если взять чисто бытовой уровень, то строгие правила жизни в семье приходского священника приучили его к лишениям и подготовили к трудностям, с которыми неизбежно приходится сталкиваться доброму воину Иисуса Христа. Как напоминает нам В.Х.Х. Грин, «Джон Уэсли был сызмальства приучен к спартанской жизни». И во всем этом Джон Уэсли видел руку Божью: вновь посетив Эпворт в 1779 г., он подтвердил истинность «банальных строк» Овидия:

Nescio qua natale soluin dulcedine cunctos

Ducit, et immemores non sinet esse sui!

(Всех нас родная земля непонятной сладостью манит

И никогда не дает связь нашу с нею забыть!)

На школьных годах Уэсли в Чартерхаусе мы долго задерживаться не будем. Образование, очевидно, было по-прежнему сопряжено с лишениями, в чем он сам признавался впоследствии: «С десяти до четырнадцати лет я почти ничего не ел, кроме хлеба, да и того немного. Однако это не причинило мне никакого вреда, а, наоборот, заложило основу крепкого здоровья»23. Виноваты здесь были старшие ученики, которые отнимали еду у младших. Следуя совету отца, Джон каждое утро трижды обегал вокруг школьного сада; несомненно, это тоже сыграло роль в том, что он обрел физическую выносливость, столь необходимую в напряженной деятельности евангелиста.

С другой стороны, Чартерхаус вряд ли оставил заметный след в духовном развитии Уэсли. По сути дела, отлучение от благотворной дисциплины Эпворта могло вызвать у него временный кризис, хотя Тайерман заходит слишком далеко, говоря, что Уэсли «появился в Чартерхаусе святым, а покинул эту школу грешником». Можно согласиться с В.Х.Х. Грином, назвавшим такой вывод «односторонним до абсурда». О своем состоянии духа в ту пору Уэсли оставил нам ясное свидетельство: «Последующие шесть—семь лет я провел в школе, где внешние ограничения исчезли. Я стал вести себя гораздо беспечнее, даже в отношении своих обязанностей, и почти всегда был виноват во внешних грехах; я знал, что они есть, даже если окружающие ничего дурного не видели. Тем не менее, я по-прежнему читал Писание и повторял утренние и вечерние молитвы. Тогда я надеялся спастись за счет того, что (1) я не так плох, как другие люди; (2) я все еще привязан к религии; (3) я читаю Библию, хожу в церковь и читаю молитвы».

Помимо частых посещений школы в День основателя и по другим случаям, Уэсли связывает с Чартерхаусом одно любопытное явление: в переломные месяцы, предшествующие умиротворению на Олдерсгейт-стрит, он часто искал тихого уединения в Чартерхаусе, в комнате Джонатана Агуттера, «бедного брата», который тоже был членом религиозного общества Фетгер-Лейн.

В семнадцать лет Уэсли отправился в Оксфорд и был зачислен в Крайст-Чёрч-колледж. Мы отложим до следующей главы рассказ о его духовных исканиях, особенно интенсивных в завершающий период его пребывания в университете, и лишь кратко коснемся событий в его жизни, определивших окончательное призвание. Уэсли был хорошим студентом, особенно преуспевшим в полемике. Его талант к логике, проявлявшийся и в устных академических упражнениях, и в бесчисленных частных спорах, был очевиден каждому и оказался немаловажным в подготовке будущего евангелиста. Двадцать лет он подчинял все свои успехи целям благовестия, рассказывая о христианстве огромному количеству людей. Ему часто приходилось защищаться, что он делал необыкновенно успешно, и устно, и на письме. Ко всему этому он заранее готовился, пусть даже неосознанно; иначе оказались бы потерянными годы, когда он еще не начал задумываться о духовном сане.