Другие современные авторы разделяют ту же точку зрения. «С какой бы уверенностью не говорил Максимин Пьет о моральном обращении Уэсли в 1725 г., — пишет Молдвин Эдвардс, — оно не могло нести и не несло в себе той силы, которая проявилась в его евангельском обращении 1738г.» Аутлер говорит о «радикальной перемене... об обращении, если вообще оно было». Руперт Дэвис считает, что справедливо говорить о евангельском обращении Уэсли, и видит в нем поворотный момент всей его жизни, в практическом, психологическом и теологическом плане. Проф. Х.А. Ходжес допускает, что в 1725 г. Уэсли сделал решительный шаг к серьезной религиозности. Кто-то может называть это обращением, но ученый считает евангельским обращением то, что произошло с Уэсли в 1738 г., изменив весь ход его жизни, и добавляет: «Вряд ли могла появиться новая идея, новая интеллектуальная позиция, которая породила бы столь мощные перемены, как новый опыт». Шмидт посвящает главу почти в сотню страниц тому, что он недвусмысленно называет «обращением», в котором «теория стала фактом, ожидание — исполнением, желание — обладанием». Дин Карпентер считает опыт Уэсли «одним из трех наиболее важных обращений в христианской истории», наряду с обращениями Павла и Августина. Подобное согласие авторов недавних научных работ показывает, что после периода тщательных исследований и переоценок среди просвещенной публики снова утвердился традиционный взгляд на опыт Уэсли. Несомненно, мы можем опустить кавычки, которые порой обрамляют слово «обращение», когда речь идет о «потеплении» его души, и беззаветно возрадоваться тому, что сотворил Бог Своею благодатью в этот поистине эпохальный день, 24 мая 1738 г.
«До чего же велик, мудр и свят Бог, что желает использовать такое орудие, как я! Воистину, Ты отряжаешь того, кого желаешь отря
дить, и являешь благодать в том, в ком желаешь явить! Аминь! Да будет по воле Твоей!»Letters
1:244—245Уэсли стоял на пороге своего уникального служения британскому народу. По словам проф. Селла1, он пересек «религиозный Рубикон» и в любой момент мог начать свою миссию. Ему требовалось одно — веление Божье; ко всему остальному он был подготовлен. Через несколько месяцев после обращения он жаждал показать Богу, как осуществляет порученные ему дела. Он знал, в чем они состоят; знал и «огненное испытание». Изголодавшиеся толпы ждали того, кто накормит их хлебом духовным. Он это ясно понимал, но еще не ведал, как именно осуществит поручение Божье. Именно так можно определить период между днем обращения (24 мая 1738 г.) и началом проповеди на открытом месте (2 апреля 1739 г.).
Как нам уже известно, особая судьба была уготована ему с самого рождения, а то и раньше. С той ночи в Эпворте, когда он спасся из горящего дома, он понимал, что Бог с какой-то целью хранит его. Шаг за шагом он приближался к осуществлению этой цели, твердо веря в божественное предназначение. В трактате «Предопределение (непредвзятый взгляд)» (1752) он говорит, что избрание — это не только предназначенность к вечному блаженству, но и назначение на особый, Божий труд в этом мире. Павел, к примеру, был избран проповедовать Евангелие язычникам. Такое избрание, полагал Уэсли, не только индивидуально — оно абсолютно и безусловно. Постепенно, еще до Олдерсгейт-стрит, он стал осознавать, что призвание это на него возложено.
Мы чувствуем и колебания Уэсли, и его уверенность в небесном покровительстве, когда, по совету Петера Бёлера, он начал проповедовать спасающую веру, еще не обретя ее сам. Впервые он действовал, непосредственно подчиняясь таинственному указанию свыше. Он понимал, что его поступки не самостоятельны и происходят не по его воле; это видно хотя бы из языка его записей: «Я начал проповедовать новое учение, хотя душа моя отлынивала от работы». Проповедь немедленно воздействовала на одного из оксфордских узников, и это, вероятно, доказало Уэсли, что она всецело исходит от Господа. В «Краткой истории людей, именуемых методистами» (1781) он указывает, что именно в тот день началась проповедь, которой он посвятил всю оставшуюся жизнь. По его словам, сразу после возвращения из Джорджии он стал проповедовать с кафедр, хотя «и не видел еще, какова природа спасающей веры»[1]
. «Но как только я ее ясно увидел, — добавляет он, — в понедельник 6 марта, то заявил об этом не медля. Бог начал действовать через мое служение, чего не делал никогда раньше».