Пылающее сердце

Мало того, в нем не было ничего показного, в этом он отличался от Уайтфилда, который в юности мечтал стать актером. Не был Уэсли и экстравертом; ему стоило очень больших усилий пойти на немалый риск — ведь его могли счесть шарлатаном. Весь масштаб его обращения мы оценим лишь тогда, когда сравним прежнего ригориста с человеком, который отверг любые нормы и приличия, чтобы донести весть о спасении тем, кто нуждался в ней больше всего. Уэсли, которого мы знаем до 24 мая 1738 г., не был на это способен. В Джорджии, с индейцами, это еще могло бы случиться — но не в Британии.

В «Дневнике» он много рассказывает о своих впечатлениях. Вот запись от 26 июня 1759 г., когда он проповедовал у Шкиперской больницы в Ньюкастл-апон-Тайн; «Какое счастье, что дьявол не терпит полевой проповеди! Я тоже ее не терплю; мне милее просторный зал, мягкая мебель, красивая кафедра. Но в чем же мое рвение, если я не откажусь от всего этого ради одной-единственной души?» Можно понять, что он имел в виду, когда говорил, что «еще больше уничижился», впервые проповедуя в Кингсвуде. Фраза эта, конечно, восходит к Библии: жена Давида, Мелхола, упрекнула его за то, что он «плясал перед Господом», когда ковчег Завета несли в Иерусалим; Давид ей ответил: «И я еще больше уничижусь, и сделаюсь ещё ничтожнее в глазах моих» (2 Цар. 6:22). Павел называет апостолов «сор для мира» и «прах, всеми попираемый» (1 Кор. 4:13). Так и Уэсли: оставив церкви ради открытых мест, он присоединился к воинству презираемых.

В письме к своему другу Джеймсу Харви (некогда члену «клуба святых», а позже — евангелическому викарию Уэстон-Фэйвел в Нортгемптоншире) от 20 марта 1739 г., как раз перед отправлением в Бристоль, Уэсли цитирует 1 Кор. 4:13, замечая, что это верно, но теперь он еще этому и радуется: «Слава Богу, я рад принять уничижения Христовы! Уничижись и ты, уничижись как только можешь, во имя Его! Бог простит, если ты не испытаешь ничего кроме поношений; я говорил это почти повсюду. Если кто-то скажет тебе, что теперь есть какой-то другой путь следования Христу, ‘тот лжец, и нет в нем истины’». Эта библейская фраза крепко засела в его сознании: 2 апреля он записал ее в «Дневник», рассказывая о событиях дня.

Той же фразой воспользовался и Уайтфилд. Он представлял себе, как презирают самодовольные ханжи священнослужителя, который «со страстью их призывает, стоя в своей сутане перед простым людом». «Но если это уничижение, — продолжает он, — то Господь дает мне уничижиться еще больше»5. Приняв на себя евангельское уничижение, Уэсли и Уайтфилд стали братьями.

Очень скоро Уэсли ощутил (если не предчувствовал заранее), как резко осудят новое служение даже самые близкие люди. Его старший брат Сэмюэль с глубокой озабоченностью писал Сьюзен, что предпочитал бы увидеть, как Джон и Чарльз «дремлют на церковной кафедре, чем проповедуют в Мурфилдс». Последнее письмо, написанное Джоном Сэмюэлю перед тем, как тот внезапно умер (6 ноября 1739 г.), сохранилось в библиотеке Ламбетского дворца среди бумаг архиепископа Секера и не включено в стандартное издание писем Уэсли. Джон умолял брата признать, что необычную проповедь можно оценить по плодам: «О брат мой, кто околдовал тебя, если из-за страха перед не знаю уж какими отдаленными последствиями ты не способен возрадоваться и отдать должное силе Божьей? Ты не можешь возблагодарить Бога за спасение стольких душ от смерти и ограждение от великого множества грехов только лишь потому, что Он не начал Свой труд в священных стенах? Я презираю их не больше, чем ты, но с радостью вижу, что Бог — везде, Он наполняет небо и землю. Я люблю церковные обряды, но вижу и очень тем доволен, что наш великий Господь может обойтись и без них. Как бы, где бы, кем бы не был отвращен грешник от греха, я радуюсь и буду радоваться!»