Раб лампы

И как положено касте, её члены не обязательно описывались особенными достоинствами или навыками. Более того, все неизбежно приобретали страшнейший профессиональный диагноз, в психиатрии называющийся социальной дезадаптацией. Это в лучшем случае частичная, а в основном полная утрата пациентом способности приспосабливаться к условиям социальной среды.

По-русски это называется «звёздная болезнь».

При появлении «эфирных» с особо тяжёлыми её случаями столовая одиннадцатого этажа затихала и вбирала головы в плечи, чтобы не дай бог живой труп не оказался за их столом. Как правило, такой копался в тарелке в одиночестве с потешно важным видом.

Был у них и свой кастовый этикет. Например, при встрече в останкинских коридорах «эфирные» всегда здоровались друг с другом, даже если не были знакомы или откровенно враждовали. Первым должен был кивнуть тот, у кого ниже рейтинг или ведомая им передача носила отраслевой характер.

Невозможно представить, чтобы диктор программы «Время» первым поприветствовал ведущего программы по домоводству.

А ведущий программы про загнивание капитализма, и особенно Соединённых Штатов Америки, не должен был приветствовать вообще никого, кто не имел отношения к Международному отделу ЦК КПСС.

Его очередь кивать наступала только в коридорах самого этого отдела. Должно быть, ещё кое в каких коридорах, но это тоже выходит за рамки настоящего текста.

Зато стоило вылететь из эфирной касты, — лёгкость, с какой это происходило, уже описана, — человек с удивлением обнаруживал в себе исключительную эластичность шеи и второй жаберной дуги, из которой, оказывается, и развиваются мимические мышцы, отвечающие за улыбку.

Как же в эпоху развитого социализма попадали в «эфирные»?

Ума не приложу. Возможно, это и есть главная тайна «Останкино».

Я стал «эфирным» в последнюю, предсмертную фазу большевизма, а это уже взглядовская эпоха.

Она характеризовалась тем, что привилегии и этикет оставались теми же, но теперь эфирная каста стала приобретать черты меритократии, власти достойных. Хотя бы стало можно логически объяснить, как тот или иной коллега оказался на экране. Как и то, почему он вскорости оттуда вылетел.

Во времена же, к которым относится наша фраза, это была тайна за семью печатями.

И если то, как стал «эфирным» седой писатель-фронтовик или прославленный профессор, можно предположить, то ответ на вопрос, как становились дикторами ЦТ СССР, следует искать где-нибудь в каббалистических текстах.

Поясним, кто такой диктор. Тем более что сегодня этой работы в «Останкино» больше нет.

Всё просто: когда «эфирный» появляется в кадре, он должен что-то говорить, даже если он ворона из детской передачи. Если он говорит свой текст, он ведущий. Если он говорит текст, написанный кем-то ещё, он диктор.

Или артист, что почти одно и то же.

— Позвольте, — скажете вы. — А разве не висят на камерах суфлёры и разве не стоят в незаметном для зрителя углу концертных студий гигантские мониторы, с которых задорными голосами и читают написанные неизвестно кем тексты ведущие, например, развлекательных передач?

В том-то и дело, что висят и стоят. И просачиваются всеми правдами и неправдами в «Останкино» Растиньяки, полагающие, что всё дело только в их неземной красоте или голосе.

Кстати, вот мы и дошли до конца разбора нашей фразы. Считалось, что котлета из трески благотворно влияет на голосовые связки. Их рекомендовали к регулярному потреблению дикторам, чтобы их голоса приобретали особую мягкость при произнесении слов «В Политбюро Центрального комитета партии» по четвергам в программе «Время».

Вот их и называли «дикторскими». Так и значилось в меню столовой на одиннадцатом этаже «Останкино».

Но это ловушка для простаков. Сколько ни ешьте котлет из трески, но если вы надеетесь на заёмный ум с суфлёра, телесудьба не сложится, как бы красив ваш голос ни был.

Вот пример.

Однажды мне позвонил друг, известный всей стране и всему миру как мультимиллиардер-трудяга. Вроде оксюморон, но бывают на свете и такие.

В частности, мой знакомец свои миллиарды заработал, кропотливо строя колоссальную промышленную империю, давая работу сотням тысяч людей и исправно платя налоги. Эти налоги потом с ужасом видит вся читательская аудитория. А чего она не видит, это мешки под глазами от бессонных ночей и нервный тремор от многолетнего риска.

Оказалось, бедняга влюбился.

Естественно, в восемнадцатилетнюю Мисс Сибирский Город, где моего друга угораздило не только соорудить градообразующее предприятие, но и для развлечения горожан устроить конкурс красоты.

Развлёк себе на голову.

И вот теперь сидим мы в московском кафе.

— Ты ведь на телевидении всех знаешь?

— Всех. Как и ты.

— Но мне неудобно обращаться к телевизионным начальникам по этому поводу.

— По какому?

— Это Марионелла.

— Здрасьти, — чирикает таёжная Барби уже, как видно, после первого «Прентама».

Но ещё не после Авеню Монтень, так что очевидно, что мой друг пока будет присматриваться.

— Она хочет работать на телике. Можешь устроить?

Стали говорить.