Читаем Работы разных лет: история литературы, критика, переводы полностью

«Во всякую эпоху есть тип или типы письма, которым привилегированные литературные институции данной эпохи (для России, как правило, синклит ведущих журналов) делегируют статус основных, по умолчанию предстательствующих за “литературу вообще”». И далее: «редукция понятия “современный стиль” к понятию “стиль, распространенный в настоящее время” оказывается чрезвычайно удобным для сторонников инерционных консервативных поэтик, поскольку позволяет умозаключать от преимущественной заполненности (так у автора. – Д. Б.) страниц “толстых журналов” грамотной, культурной, аккуратной, ни на шаг не отходящей от языковой и просодической нормы поэтической продукцией – к выводу о том, что именно такая поэзия и является основой сегодняшнего поэтического космоса». В самом начале статьи Д. Кузьмин высказывается весьма недвусмысленно: «По-прежнему все хотят знать, кто у нас главный поэт, а не какова у нас структура поэтического пространства». «Все» – это, конечно, «сторонники консервативных поэтик», засевшие в толстых журналах, до сих пор не сдавшие прежних, советских по происхождению, властных позиций. Так академическая полемика об эволюции русской поэзии вдруг оказывается замещенной если не сводками с поля сражения, то по крайней мере предвыборной борьбой за электорат. Подобные проговорки выглядят по меньшей мере комично: ведь именно Д. Кузьмин пытается убедить читателя в том, что объективно существует общепринятая «обойма» «главных поэтов», из статьи в статью настойчиво повторяет одни и те же имена (многие из которых мне, кстати, вполне симпатичны)!

Можно было бы спросить просто, по-товарищески: Дима, дорогой, где это вы увидели гнет власти роковой, узурпированной толстыми журналами? Мне уже приходилось писать о том, что журнальная эпоха для русской литературы давно позади, по душе это кому-нибудь или нет. Продолжалась она, надо сказать, целых полтора столетия, этак с 1834-го (основание Александром Смирдиным «Библиотеки для чтения», первого поистине толстого журнала) до начала 1990-х (лавинообразный рост популярности и доступности интернета). Журналы утратили монополию, тиражи упали; юношам, обдумывающим житье профессионального литератора, теперь не обязательно обивать пороги «Сибирских огней», «Урала» или «Дружбы народов» – можно просто вывесить тексты в Сети или поискать спонсора для издания книги, что многие и делают. И наоборот, пресса переполнена ламентациями недавних законодателей мод, сотрудников толстых журналов, сетующих на горести постперестроечной жизни: где же главенство журналов, как без них выживут устои русской литературы? Не могу не сказать, что подобные жалобы ни в малой мере не трогают мое жестокое сердце. Суровая правда: никто тебя больше не накормит только за то, что ты весь как есть устой родной словесности. Потому-то успех ждет не жалобщиков, не просителей и уж никак не ниспровергателей мнимых авторитетов, но деятелей, неутомимых литературных муравьев, трудятся ли они в журналах или на сайтах.

Конечно, взаимодействие журнальной и нежурнальной словесности – вещь непростая, но конкуренция между ними больше никогда не будет описываться в советских категориях подчинения и власти. Ни одна из литературных платформ (надеюсь!) не будет освящена монопольной поддержкой партии, правительства и Центробанка, равно как ни одну из поэтик невозможно будет публично заклеймить как реакционную, инерционную и т. д.

Однако вернемся к поэзии. В том-то и дело, что Д. Кузьмин провозглашает не только и не столько перспективность постконцептуализма, сколько лидирующую роль некоторых конкретных поэтов-«постконцептуалистов», принадлежащих к «молодому поколению», то есть делает именно то, чем попрекает оппонентов, – процитируем еще раз – пытается выяснить «кто у нас главный поэт», а не только «какова у нас структура поэтического пространства». Помните, как заклинал публику рассказчик романа про мастерские и сны Веры Павловны? Дескать, их мало покамест, новых людей, но бди, проницательный читатель, число их умножится, и тогда… Тогда даже и Рахметовых будет больше, а нынче-то ровным числом восемь и есть. Почему восемь? Все претензии по смете к Николай Гаврилычу… Снова процитируем Д. Кузьмина: «Авторы-концептуалисты не слишком многочисленны: кроме уже упомянутых (Воденников, Соколов, Медведев, Давыдов, Денисов, Суховей, Скворцов, Костылева), можно, не без оговорок, назвать еще Софью Купряшину, Ивана Марковского ‹…› Между тем, постконцептуалистские веяния ‹…› втягивают в свою орбиту ‹…› почти всех ведущих поэтов младшего поколения (! – Д. Б.): Станислава Львовского, Полину Барскову, Марию Степанову, Кирилла Решетникова, Александра Анашевича и др.».

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих мастеров прозы
100 великих мастеров прозы

Основной массив имен знаменитых писателей дали XIX и XX столетия, причем примерно треть прозаиков из этого числа – русские. Почти все большие писатели XIX века, европейские и русские, считали своим священным долгом обличать несправедливость социального строя и вступаться за обездоленных. Гоголь, Тургенев, Писемский, Лесков, Достоевский, Лев Толстой, Диккенс, Золя создали целую библиотеку о страданиях и горестях народных. Именно в художественной литературе в конце XIX века возникли и первые сомнения в том, что человека и общество можно исправить и осчастливить с помощью всемогущей науки. А еще литература создавала то, что лежит за пределами возможностей науки – она знакомила читателей с прекрасным и возвышенным, учила чувствовать и ценить возможности родной речи. XX столетие также дало немало шедевров, прославляющих любовь и благородство, верность и мужество, взывающих к добру и справедливости. Представленные в этой книге краткие жизнеописания ста великих прозаиков и характеристики их творчества говорят сами за себя, воспроизводя историю человеческих мыслей и чувств, которые и сегодня сохраняют свою оригинальность и значимость.

Виктор Петрович Мещеряков , Марина Николаевна Сербул , Наталья Павловна Кубарева , Татьяна Владимировна Грудкина

Литературоведение
Марк Твен
Марк Твен

Литературное наследие Марка Твена вошло в сокровищницу мировой культуры, став достоянием трудового человечества.Великие демократические традиции в каждой национальной литературе живой нитью связывают прошлое с настоящим, освящают давностью благородную борьбу передовой литературы за мир, свободу и счастье человечества.За пятидесятилетний период своей литературной деятельности Марк Твен — сатирик и юморист — создал изумительную по глубине, широте и динамичности картину жизни народа.Несмотря на препоны, которые чинил ему правящий класс США, борясь и страдая, преодолевая собственные заблуждения, Марк Твен при жизни мужественно выполнял долг писателя-гражданина и защищал правду в произведениях, опубликованных после его смерти. Все лучшее, что создано Марком Твеном, отражает надежды, страдания и протест широких народных масс его родины. Эта связь Твена-художника с борющимся народом определила сильные стороны творчества писателя, сделала его одним из виднейших представителей критического реализма.Источник: http://s-clemens.ru/ — «Марк Твен».

Мария Нестеровна Боброва , Мария Несторовна Боброва

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Образование и наука / Документальное