Работы разных лет: история литературы, критика, переводы

В «Поэтической кухне» собраны тексты весьма разнообразные как по тематике, так и по жанровой природе. Среди них «чистые» эссе («Из-за спины авторитета») и мемуарные зарисовки (о А. Сопровском, об Арсении Тарковском, о Москве шестидесятых и семидесятых годов); фрагменты переписки (с П. Вайлем) и поэтические манифесты («Критический сентиментализм» и «Метафизика поэтической кухни»); очерки о друзьях-поэтах (А. Цветкове, М. Айзенберге, Л. Лосеве), о современниках и предшественниках в поэзии (от Пушкина и Боратынского, Ходасевича и Набокова – до Есенина и Галича); кроме того – предисловия к книгам, выдержки из радиодиалогов (с А. Генисом на «Радио “Свобода”») и интервью (беседа с Денисом Новиковым из журнала «Стас»), наконец, выступления при вручении литературных премий и рецензии.

Важно, что рецензируемые книги именно как таковые в книжном переиздании эссе не названы. Это, конечно, приводит порою к повторам: подряд напечатаны несколько вещей о Бродском и Лосеве. Однако повторы эти допущены не без умысла. Гандлевский верен принципу предельной добросовестности, он всегда старается высказаться на «заданную тему» исчерпывающе и всерьез, порою – сознательно затмевая собою, своим впечатлением героя заметок. В предисловии к «Поэтической кухне» Гандлевский прямо декларирует «единство метода» собственных стихов, прозы и эссеистики:

Пишешь ли стихи, прозу, эссе о литературе или страницу – другую по редакционному заданию, главная забота – точная передача своего взгляда на вещи[556].

Так же жестко и Гандлевский обосновывает и почти демонстративную лапидарность многих своих эссеистических текстов:

Я считаю, что в эссе должно быть столько абзацев, сколько мыслей, и в каждом абзаце столько предложений, сколько оттенков мысли[557].

В сборнике «Поэтическая кухня» немало высказываний, поясняющих специфику позиции Гандлевского в нынешней полемике «архаистов и новаторов». Можно выделить следующую реплику из эссе Выбранные места из переписки с П. Вайлем»:

Для меня постмодернизм – не школа и не метод, а современное умонастроение и мироощущение, т. е. данность более широкая, чем писательский или какой еще способ самовыражения. Нельзя одобрять или не одобрять море, климат и т. д.[558]

В большинстве своих сочинений именно так к «постмодернизму» Гандлевский и относится. Вероятно, поэтому не имела особого успеха его одноактная пьеса «Чтение» (впервые: «Звезда», 1999, № 5), в которой «обнажение приема» было применено чересчур прямолинейно. Довольно-таки унылые диалоги в пьесе ведут знакомые по «Трепанации черепа» персонажи московского интеллигентского полусвета, однако они представлены подчеркнуто условно, без интригующего сходства с известными лицами. Появляющийся в финале Автор предлагает вниманию собравшихся свою пьесу «Чтение». Зеркальное взаимоотражение двух текстов, известное в прошлом столетии по десяткам книг (от унамуновского «Тумана» до «Золотых плодов» Н. Саррот и т. д. и т. д.), в «Чтении» не выходит за рамки формального приема, очевидно, поэтому, пьеса Гандлевского живого отклика у читателей не получила.

В 1999–2002 годах появилось несколько значительных публикаций Гандлевского. Среди них вышедший в издательстве «Новое литературное обозрение» (1999) альманах «Личное дело 2» с привычным по первому выпуску («Личное дело №__») составом авторов, а также большая книга «Порядок слов» (екатеринбургское издательство «У-Фактория, 2000), с наибольшей на сегодняшний день полнотой представляющая поэзию, прозу, драматургию и эссеистику Гандлевского.

В январском номере «Знамени» за 2002 год напечатан роман Гандлевского «<НРЗБ>», через несколько месяцев вышедший отдельным изданием («Иностранка», 2002). На первый взгляд, новый роман во многом воспроизводит мотивы и ситуации некогда принесшей автору громкий успех «Трепанации черепа». Читателю снова предъявлены нравы московской неофициальной словесности (на этот раз преимущественно семидесятых годов), узнаваема и фигура литератора-неудачника Льва Криворотова, на исходе пятого десятка лет вспоминающего свою растрепанную молодую жизнь. Четверть века тому назад он почти одновременно полюбил двух женщин: маститую активистку тогдашних окололитературных кухонных салонов Арину Вышневецкую и обворожительную юную Аню, приезжую студентку, писавшую посредственные стихи. Через Арину Криворотову тогда же удалось познакомиться и с Виктором Чиграшовым, признанным мэтром самиздатской поэзии, вскоре покончившим с собой.

Юному Льву Криворотову до поры до времени неведомо, что именно эти трое и останутся для него главными людьми – на всю жизнь. Изучение архивного наследия Чиграшова будет его перестроечной «профессией», единственным шансом заработать на хлеб насущный. Арина станет матерью его сына и уедет за океан. Наконец, Аня выйдет замуж за бывшего криворотовского приятеля Никиту и через три десятка лет умрет от рака, так и не удосужившись понять всю силу и уникальную единственность любви Криворотова: «такая Аня случается единственный раз в миллионы лет»[559].