Читаем Работы разных лет: история литературы, критика, переводы полностью

Итак, структурализм (и представляющая его сегодня новейшая фонологическая лингвистика) – по собственной своей структуре и исходным предпосылкам (а также по происхождению: Соссюр[769] – Дюркгейм[770] – Мейерсон[771] – Венский кружок…) представляет собою научную дисциплину, основанную на принципах аксиоматизации теории, на проверяемости [weryfikacyjnocści] (т. е. сводимости к системе аксиом) всех ее не-первичных утверждений, а также на различении обыденной и научной реальности и на признании приоритета последней. Это означает, что классификация, принятая в рамках теории, не выводима из «переживания» исторической действительности (в какой бы то ни было ее модальности), но предопределена самою же внутренней структурой теории, синтаксическими принципами ее языка и т. д. Эта характеристика не противоречит современному эмпиризму (Витгенштейн[772], Карнап[773], Несс[774]), который всякое знание выводит из «протокольных утверждений» [Protokolsätze], поскольку, как свидетельствуют недавние исследования (Поппер[775]), «протокольные утверждения» никогда не бывают нам даны обособленно, но исключительно в рамках целостной теории.

Все это – фундаментальные положения, феноменологии чуждые, с нею не совместимые.

Феноменологические вкрапления в фонологии свидетельствуют, по крайней мере, об отсутствии контролирующей методологической рефлексии, если не о методологическом конфликте, взрывающем фонологию изнутри.

2. В своей беспорядочной статье («Travaux», 8) Пос[776] провозглашает одною из величайших заслуг фонологии реабилитацию интроспекции и восстановление ее прежних прав в гуманитарном познании (опускаю причудливую аргументацию этой фантасмагории); и это, дескать, происходит после нескольких десятилетий героических усилий ученых всего мира, стремившихся к вытеснению интроспекции из методики, теории и техники гуманитарных наук, поскольку интроспекция ex definition[777] связана с понятием сознания, а в конечном счете (благодаря своему техническому и теоретическому аппарату) – с психологизмом. Интроспекция – это техника получения данных о явлениях «объективно непознаваемых», личностно уникальных и «внутренних», техника психологическая par excellence.

Провоцируя восстановление прав интроспекции в гуманитарных науках и, тем самым, игнорируя своеобразие исследовательского их инструментария, Пос освящает психологическую терминологию и тематику в лингвистике и в гуманитарии как таковой.

В совершенном согласии с этими взглядами ван Вейк[778] в своей необъятной по объему статье (ibidem[779]) озабоченно размышляет над отношением фонологических и внефонологических элементов к сознательным и бессознательным! Впрочем, и сам автор всем этим как будто бы слегка сконфужен.

3. Следующим этапом методологического разложения фонологии можно считать, напр<имер>, сочинения де Гроота[780] (между прочим, в «Travaux», 8). Исходя из тезиса, что более невозможно говорить о какой бы то ни было самостоятельной научной реальности, а значит, не существует и автономии научных дисциплин, обладающих (и ограниченных) особым набором присущих им задач и собственным инструментарием, де Гроот окончательно перечеркивает самостоятельность лингвистики, гуманитарных наук как таковых по отношению к естественным. В свою «систему» науки об ударении он включает понятия par excellence: 1) психологические (подчеркивающие эстетические функции); 2) физиологические (экономическая функция в смысле Г. Спенсера[781] – мне стыдно за надругательство над усилиями авторов «Связи сюжетосложения…»[782] и «О чешском стихе…»[783]); 3) физические (некие «ритмические параметры», измеряемые в единицах объективного, физического времени).

Антропологию культивирует в языкознании Гиннекен[784], декларирующий свою «симпатию» к фонологии (см., например, труды варшавского Съезда славистов). Недавно мы прочитали многозначительные рассуждения о процессах языкового развития в сопоставлении с процессами филогенезиса и онтогенезиса, причем эти понятия, известные как строгие термины антропологии и вообще любой «органической генетики», даны без пояснения, – в каком (метафорическом, а если нет, то в каком именно новом, ибо уже в гуманитарном, а не в естественнонаучном) смысле они употреблены автором. Поймите же, как на фоне всего сказанного должен был меня обеспокоить этот натурализм (по крайней мере терминологический) у Того, Кто[785] после смерти Н. С. Трубецкого несет всю ответственность за лидирующее представительство структурной лингвистики на всемирном форуме гуманитарных наук!

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих мастеров прозы
100 великих мастеров прозы

Основной массив имен знаменитых писателей дали XIX и XX столетия, причем примерно треть прозаиков из этого числа – русские. Почти все большие писатели XIX века, европейские и русские, считали своим священным долгом обличать несправедливость социального строя и вступаться за обездоленных. Гоголь, Тургенев, Писемский, Лесков, Достоевский, Лев Толстой, Диккенс, Золя создали целую библиотеку о страданиях и горестях народных. Именно в художественной литературе в конце XIX века возникли и первые сомнения в том, что человека и общество можно исправить и осчастливить с помощью всемогущей науки. А еще литература создавала то, что лежит за пределами возможностей науки – она знакомила читателей с прекрасным и возвышенным, учила чувствовать и ценить возможности родной речи. XX столетие также дало немало шедевров, прославляющих любовь и благородство, верность и мужество, взывающих к добру и справедливости. Представленные в этой книге краткие жизнеописания ста великих прозаиков и характеристики их творчества говорят сами за себя, воспроизводя историю человеческих мыслей и чувств, которые и сегодня сохраняют свою оригинальность и значимость.

Виктор Петрович Мещеряков , Марина Николаевна Сербул , Наталья Павловна Кубарева , Татьяна Владимировна Грудкина

Литературоведение
Путеводитель по поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души»
Путеводитель по поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души»

Пособие содержит последовательный анализ текста поэмы по главам, объяснение вышедших из употребления слов и наименований, истолкование авторской позиции, особенностей повествования и стиля, сопоставление первого и второго томов поэмы. Привлекаются также произведения, над которыми Н. В. Гоголь работал одновременно с «Мертвыми душами» — «Выбранные места из переписки с друзьями» и «Авторская исповедь».Для учителей школ, гимназий и лицеев, старшеклассников, абитуриентов, студентов, преподавателей вузов и всех почитателей русской литературной классики.Summary E. I. Annenkova. A Guide to N. V. Gogol's Poem 'Dead Souls': a manual. Moscow: Moscow University Press, 2010. — (The School for Thoughtful Reading Series).The manual contains consecutive analysis of the text of the poem according to chapters, explanation of words, names and titles no longer in circulation, interpretation of the author's standpoint, peculiarities of narrative and style, contrastive study of the first and the second volumes of the poem. Works at which N. V. Gogol was working simultaneously with 'Dead Souls' — 'Selected Passages from Correspondence with his Friends' and 'The Author's Confession' — are also brought into the picture.For teachers of schools, lyceums and gymnasia, students and professors of higher educational establishments, high school pupils, school-leavers taking university entrance exams and all the lovers of Russian literary classics.

Елена Ивановна Анненкова

Детская образовательная литература / Литературоведение / Книги Для Детей / Образование и наука