Работы разных лет: история литературы, критика, переводы

«Доктор Живаго» Б. Л. Пастернака: функционирование лирического цикла в романном целом [354]

Появление цикла стихов в финале романа Пастернака – факт знаменательный и обдуманный. Еще в 1948 г. автор пишет О. М. Фрейденберг: «Наверное, эта, первая книга написана для и ради второй… Юра умрет в 1929-м году, и после его смерти… будет найдена тетрадь стихотворений… Все эти стихотворения, одно за другим подряд составят одну из глав будущей второй книги»[355]. Как видим, стихотворения обязательно должны были следовать «одно за другим подряд», т. е. составлять некое особое образование внутри эпического произведения.

Как описать существенную взаимосвязь поэзии и прозы в романе? Одна из распространенных точек зрения высказана Н. Б. Ивановой. В главе «Елка у Свентицких», по ее мнению, изображено пробуждение в юноше Живаго будущего поэта. Однако «для прихода истинной поэзии понадобилась целая жизнь»[356] и т. д. Эпос и лирика при таком прочтении – два равноправных варианта претворения судьбы главного героя. Сначала нам предлагается повествовательный «извод» этой судьбы (главный акцент – на «характере» Живаго, на объективированном его «образе»), затем – параллельное лирическое жизнеописание (с акцентированием «развоплощенного» лирического героя). Возникает как бы двойственная подсветка происходящих событий, видимая взаимозаменимость эпоса и лирики. Понимание же органичности их соприсутствия в художественном целом явно отходит на второй план.

Мы констатируем неустранимое неравноправие эпического и лирического начал в «Докторе Живаго». Оно может быть описано в двух вариантах.

Преобладание лирики в пастернаковском романе часто подчеркивается в критике: «Живаго – это и есть лирический герой Пастернака, который и в прозе остается лириком» (Д. С. Лихачев)[357]. Но в таком случае все события, описанные в основном корпусе романа, являются упреждающим комментарием к стихотворному циклу. События не более чем описаны, пересказаны; они ценны не сами по себе, но лишь в качестве реестра поводов к появлению лирических шедевров Живаго. Аутентичность чувств, поступков, решений главного героя ставится под сомнение как раз тот момент, когда становится очевидно, что эти чувства – лишь предлог для актуализации поэтического дара. Так, после отъезда Лары с Комаровским «душевное горе обострило восприятие Юрия Андреевича. Он улавливал все с удесятеренной резкостью». Душевное горе здесь только обозначено и тут же отменено волшебным процессом преображения жизни в стихи: «Он пил и писал вещи, посвященные ей, но Лара его стихов и записей… все дальше уходила от своего первообраза… Так кровное, дымящееся и неостывшее вытеснялось из стихотворений, и вместо кровоточащего и болезненного в них появлялась умиротворенная широта, подымавшая частный случай до уровня всем знакомого»[358].

Подобная лиризация инициатора речи – краеугольный камень поэтики романа. Но если принять финальный лирический цикл за абсолютную точку отсчета, то все, что ему предшествует, будет выглядеть не иначе как «творческая история», своеобразный полутрактат, проясняющий подробности биографии поэта. Итак, преобладание лирики наряду с продуктивными обертонами (лирическая исповедальность) несет в себе и скрытые изъяны (замена объективных жизненных реакций и событий их отстраненным пересказом).

Рассмотрим противоположный вариант неравноправия: преобладание эпоса над лирикой. Такая иерархия представляется для романного жанра более естественной и потому не столь часто привлекает специальное внимание. В тексте «Доктора Живаго» неоднократно подчеркивается, что многие стихотворения Юрия Андреевича утрачены. Но тогда получается, что оставшаяся в целости тетрадь – не более чем набор рифмованных иллюстраций судьбы Живаго-доктора, но отнюдь не поэта Живаго. В свете заведомой подчиненности лирики прозаическому повествованию стихи могут быть восприняты лишь как факт биографии автора, инстанции же для их автономной оценки в таком случае просто не существует.

Однако и второй вариант асимметричного сосуществования лирики и эпоса в романе Пастернака тоже не самодостаточен. Подчиненное положение лирического цикла не может служить обоснованием, объяснением всей полноты смысла финального лирического цикла. Он совершенен и отточен сам по себе (а не только в качестве иллюстрации), строится по аутентичным законам. Только такими законами объяснимо, например, обрамление цикла стихотворениями, посвященными «гефсиманской» теме («Гамлет» и «Гефсиманский сад»). Этот факт не находит прямого хронологического соответствия в биографии Юрия Живаго. Именно художнический дар позволяет доктору Живаго стать поэтом, воплотить в собственном эстетическом усилии самый процесс пересечения важнейшей семантической границы – водораздела между хаосом и осмысленной человеческой историей, между бытовой стабильностью и революционным бунтом.