Работы разных лет: история литературы, критика, переводы

В живаговской лирике на первый план выходит не спонтанная, хронологическая последовательность постепенного создания стихотворений по следам тех или иных узколичных переживаний. Основополагающей становится логика перехода от тьмы – к свету, от неведенья – к знанию. Как видим, в стихотворной тетради Юрия Живаго присутствует «родовая основа циклизации»[359], а следовательно преобладание эпоса над лирикой в романе также нельзя считать безоговорочным.

Остается предположить сосуществование в «Докторе Живаго» обоих противостоящих друг другу вариантов неравноправия лирического и эпического начал. Повествовательная и стихотворная составляющие взаимодействуют неоднозначно, нелинейно, каждая из них на разных уровнях смысла является как доминантной, так и факультативной. Эпос и лирика подлежат как собственным, «автохтонным», так и внеположным закономерностям.

Отмеченную двойственность подтверждает наличие внутри романного целого границы между повествовательной частью и лирическим циклом. Мотив границы, перемены в самом широком смысле является для «Доктора Живаго» своеобразным инвариантом. Вьюга (природная стихия), революция (стихия социальная) – вот явления, определяющие логику развития действия романа. Важно уяснить, какие именно состояния мира сменяют друг друга на этом вселенском изломе. Прежде всего – безличное сменяется личностным, ветхозаветное, узкоэтническое – христиански универсальным, природное (бесконечное, но смертное) – историческим (осмысленно бессмертным). Однако нельзя не видеть, что в романе Пастернака присутствуют и противоположные по смыслу, «энтропийные» процессы. Они сводят ценность отдельной человеческой личности практически на нет, противостоят всеобщей узаконенности фабульных встреч героев, их «скрещеньям судьбы». В этом-то и состоит живая диалектика романного мира: осмысляющее хаос, очищающее, искупляющее деяние не предопределено, не гарантировано – уравновешено противостоящей ему угрозой гибели, бессмыслицы, выхода ситуации из-под контроля (судьбы Антипова, Лары).

Наличие в тексте романа границы между повествовательной и лирической частями изоморфно границе между хаотическим и осмысленно личностным человеческим бытием. В том и другом случае существование границы не означает однонаправленного ее перехода. Перед нами не препятствие, не барьер, который необходимо преодолеть на пути к расчисленному благополучию. Точнее было бы говорить о водоразделе, сохраняющем (более того – подтверждающем, множащем) любые крайности, противоречия. Событие его преодоления ни в какой конкретный момент не дано, да и самая возможность такого события небесспорна. Отсюда бросающаяся в глаза двойственность романа: с одной стороны, поразительная необозримость и свобода событийной панорамы, с другой – нагромождение вполне беллетристических условностей и фабульных совпадений.

В «Докторе Живаго» наряду с нестертой границей между прозой и лирикой, между «оличнением» и обезличением реальности присутствует еще и граница между жизнью как таковой, еще не претворенной в слово, следовательно, совершенно неуправляемой, неконтролируемой, грозной, как вьюга, и – жизнью, уже преображенной в литературу, ставшей речью рассказчика и изобилующей «книжными» совпадениями. Каждое из обозначенных нами состояний неабсолютно. Они в конечном счете взаимно неравноправны, как неравноправны в романе лирическая и повествовательная стихии. Обособление какой-либо из названных составляющих ведет либо к неумеренным восторгам по поводу технического совершенства романа, написанного намеренно бесхитростно и непретенциозно, либо к столь же неумеренным порицаниям стилистических натяжек.

Отрицающие, но не отменяющие друг друга крайности «Доктора Живаго» оправданы простым и очевидным фактом: тем, что в центр событий поставлен образ художника, поэта. У той самой грани, где сходятся несводимые друг к другу противоположности, как раз и располагается развернутое, данное в акте непрерывного протекания-становления художническое деяние Юрия Живаго. Человек и писатель слиты в нем воедино, но эти начала коренным образам различны, противостоят друг другу не просто как свойства характера, но и архитектонически. Итоговая, эстетически осмысляющая «жизненную вьюгу» позиция растет в «Докторе Живаго» изнутри фабулы. Юрий Андреевич, оставаясь частным лицом, не утрачивая «характерности», чает взвалить себе на плечи труд создания произведения, в котором он сам существовал бы в качестве героя.