Радуга

У господина Страйжиса от ярости даже кровь вскипела, когда он подумал, что ее, задушенную, родители и гимназисты похоронили бы с пышными торжествами, речами и рыданиями на освященном кладбище, а его как собаку — ночью, за кладбищенской оградой, согласно его собственному предписанию о погребении самоубийц во вверенном ему уезде. Или еще хуже... Господин Кезис, этот закоренелый сметоновец, фанатик службы безопасности, узнав, какую тайну скрывал в себе уездный бог, первый бы позаботился о том, чтобы его тело отправили в каунасский прозекторий и там распотрошили до ниточки, дабы обнаружить под микроскопом то место, где скопился антисметоновский душок, толкнувший его в тайный отряд сторонников Аугустинаса Вольдемараса. Малость поостыв от этой мысли, господин Страйжис даже опешил. Какой черт дернул его присоединяться к проигравшим, имеющим лишь тусклые надежды на будущее, к этим вольдемаровцам? Чего ему не хватало? Капитала — завались, как в своем государственном банке, так и в Швейцарии. Одно поместье под Ужпаляй на имя дочки, другое — в родном Павиржуписе, священное родительское гнездо. Третье можно бы докупить где-нибудь поближе. Скажем, в Пашвяндре — древнее графское гнездо, которое вот-вот пойдет прахом без хозяйского глаза и раньше или позже придется пустить его с молотка. Почему ему, выйдя в отставку, не поселиться здесь, почему не побаловать себя на старости лет молодым женским телом да запахами соснового бора, охотой, грибами и еще, может, приведет господь, музыкой скрипящей колыбели?.. Ах, господи, сколько и осталось жизни-то на шестом десятке, сколько наслаждений-то!.. Это она, змея подколодная, с первыми же ласками вселила грешную мысль, что Сметона его обошел, что место Клеменсаса выше. В Каунас ей захотелось, потаскухе. «Клеменсас... Клеменсюкас, пузанчик мой...» И стал Клеменсюкас, потеряв рассудок и стыд, искать оборванные связи, пока не угодил на удочку Заранки. Видать, похвасталась, дура, своему свату и отцу своего будущего ублюдка... По дурости похвасталась! А что ей?.. Что она потеряет, если Клеменсас окажется в тюрьме? Ровным счетом ничего. Несчастная, прелестная, аппетитная соломенная вдовушка! И состоятельная, если только наследник арестанта родится в законном браке! Ха-ха! Любовники роем кружили бы вокруг дома Страйжиса. Ей не только Каунас... Ей до Парижа будет рукой подать. Много ли надо, чтобы она своим умом до этого дошла? Значит, и задушить ее не оплачивается, и тем более — рассердить, швырнуть горькую правду в лицо. Значит, единственный разумный выход — притвориться простофилей, любящим супругом и прозябать дальше, в виде дойной коровы для этого провокатора в полицейском мундире... Все ж разумнее, чем гнить под землей, чахнуть в тюрьме или плавать в растворе прозектория. А может, ты скоро вернешься, незабвенный Аугустинас, вооружившись серебряной пулей, и пустишь ее прямо в сердце тому, кто вел нас целых двадцать лет? Вот тогда и у Клеменсаса не дрогнула бы рука. Он бы уж нашел предлог, чтобы соорудить посреди Утяны виселицу с двумя петлями. В одну — Заранку вниз головой велел бы сунуть в базарный день. А во вторую... Терпение! Пускай вторая болтается на ветру, пока Юрате, бросившись на колени, не взмолится: «Клеменсас, Клеменсюкас...» Может, Клеменсас и простил бы. Все может быть. Ведь сердце у него не железное. А кающаяся юная супруга... Есть ли на свете что-нибудь приятнее? Из-за одного этого стоит жить. Господи, не завидуй его счастью. Уездный бог обещает тебе, господи, соорудить серебряный крест посреди Утяны, разрушив виселицу. С золотым распятием. А если бы Аугустинас сдержал слово и пригласил в Каунас министром, то знай, вдобавок ко всему этому в костеле Воскресения для тебя, господи, алтарь бы вырос как неопалимая купина — по последнему слову искусства! Чтобы госпожа Юрате имела занятие и трижды в день могла ходить вокруг него на коленках, молясь за здравие супруга своего Клеменсаса и за вечный упокой бывшего своего любовника, потаскуна и рецидивиста Юлийонаса. Пускай и его хилая душонка, порядком прокопченная в чистилище, отправится в рай. Ведь любопытно будет там встретиться со старыми знакомыми после всего, что было, когда всё всем будет прощено, когда жизнь земная будет казаться смешной и жалкой с непостижимых райских высей. Господи, почему мы, премудрые твари твои, живем здесь, на земле, как последние варвары? Почему ссоримся, ревнуем, врем, крадем, обманываем, топчем и убиваем друг друга? Почему стремимся к любви, богатству и власти, точно комарики к костру, горящему посреди ночи?.. Неужели — чтоб побыстрее сгореть?

Святой Клементий, хоть ты посочувствуй своему тезке, хоть ты помоги ему прожить свой век здесь, на земле... Как положено. С достоинством. Чтоб не смеялись над ним и не плевали в лицо. Запомни: и тебе... И тебе, святой покровитель, Клеменсас отплатит сторицей. Из бронзы статую отольет, похожую на себя. В родном Павиржуписе. Почему граф Карпинский в Кукучяй мог своего покровителя святого Михаила высоко на цементный пьедестал поднять?.. Чем ты его хуже?