Раффлс, взломщик-любитель

– Капеллан упрекнул его за увлеченность игрой в такой час, на что осужденный, как говорят, ответил: «А что такого? Это первое, о чем меня спросят на том свете».

Эта история была в новинку даже для меня, однако у меня не было времени, дабы оценить ее. Меня интересовало то, какой эффект она произвела на остальных собравшихся. Сидевший слева от меня Эрнест расхохотался и трясся от смеха несколько минут. Мой второй сосед, обладавший более впечатлительной натурой, сначала содрогнулся, но затем загорелся энтузиазмом и начал что-то яростно записывать плотницким карандашом у себя на манжете. Кингсмилл, К. А., спокойно улыбался Раффлсу, он казался наименее впечатленным до тех пор, пока не заговорил.

– Я рад это слышать, – произнес он своим высоким мягким голосом. – Я думал, что он даже умрет, играя.

– Значит, вы его знали? – поинтересовался лорд Торнэби.

– Я представлял в этом деле корону, – ответил юрист, подмигнув. – В какой-то мере, можно сказать, я лично снял мерку с шеи этого бедняги.

Полагаю, эта фраза вырвалась у него случайно, однако эффект от этого она произвела ничуть не меньший. Лорд Торнэби осуждающе взглянул на бессердечного жреца Фемиды. Прошло еще некоторое время, пока Эрнест снова не захихикал, а Пэррингтон опять не полез за своим карандашом. За это время я успел попробовать рейнвейн, оказавшийся йоганнисбергером[72]. Что касается Раффлса, то нужно было видеть, какой ужас он испытал, оказавшись застигнутым врасплох.

– Как я слышал, это было не слишком приятное дело? – спросил он, нарушив воцарившуюся тишину.

– Ни в коей мере.

– Тогда это должно было стать для вас утешением, – сухо сказал Раффлс.

– Для меня – однозначно, – поклялся наш писатель, в то время как юрист просто улыбнулся. – Я должен чувствовать вину за то, что давеча приложил свою руку к повешению Пэкхэма и Соломонса.

– Почему Пэкхэма и Соломонса? – поинтересовался милорд.

– Они не собирались убивать ту старую леди.

– Но они ведь удавили ее в собственной постели ее же наволочкой!

– Мне все равно, – сказал чудаковатый литератор. – Они вломились туда не для этого. Они не собирались душить ее. Глупая старуха могла поднять шум, и один из них просто слишком крепко ее связал. Как по мне, то им просто чертовски не повезло.

– Тихим, безобидным, добропорядочным ворам, – добавил лорд Торнэби. – Смиренно занимавшимся своим скромным ремеслом.

И когда он повернулся к Раффлсу с улыбкой на своем одутловатом лице, я понял, что началась отрепетированная часть программы: она была рассчитана так, чтобы начаться как раз в тот момент, когда подадут шампанское, – и я честно признаю, что оценил этот небольшой жест сострадания. Однако Раффлс с такой готовностью рассмеялся шутке его светлости и при этом смеялся с такой естественной сдержанностью, что не осталось никаких сомнений в том, что он оказался в том положении, в котором когда-то был я, и, уже в свою очередь, столь неподражаемо изображал невинность, потому что действительно был невиновен. Это было воистину поэтическим воздаянием старине Раффлсу, и, порадовавшись какое-то мгновение новой ситуации, я сумел насладиться некоторыми первоклассными блюдами, которые подавали к столу этого богача. Седло барашка было в меню более чем уместным, однако оно не испортило мне удовольствие от фазаньего крылышка, и я уже настроился съесть десерт, когда замечание литературного светила вернуло меня от стоявших на столе блюд к разговору, который за ним шел.

– Но, полагаю, – сказал он Кингсмиллу, – что вы помогли многим ворам вновь предстать перед глазами их друзей и родственников?

– Я бы предпочел говорить о множестве бедолаг, обвиненных в воровстве, – ответил жизнерадостный К. А. – Это, знаете ли, не одно и то же, да и «многие» – слишком громкое слово. Я никогда не брался за уголовные дела в городе.

– А меня интересуют только они, – ответил писатель, поедая желе ложкой.

– Полностью с вами согласен, – вмешался в разговор наш хозяин. – И уж если бы мне довелось слушать речь преступника, произносимую им в свою защиту, я бы предпочел, чтобы это была речь ловкого вора.

– Должно быть, это самая интересная сторона подобных дел, – заметил Раффлс, в то время как я и вздохнуть не смел.

Однако его речь была легкой как пушинка, а его бесхитростная манера держаться стала апофеозом его и без того большого артистизма. Я заметил, что он отказывался от шампанского, в то время как я сам успел выпить два бокала. Впрочем, опасность для нас не была одинаковой. У Раффлса не было причин бояться такого поворота в беседе, посвященной криминалистике; должно быть, ему все казалось настолько же неизбежным, насколько мне оно казалось зловещим в свете возникших подозрений. А в поведении его соперников, державшихся почти столь же непринужденно, как и он сам, мало что могло насторожить его.

– Мне не очень-то нравится мистер Сайкс, – объявил юрист тоном человека, понявшего намек.

– Но это же когда было, – возразил милорд. – Много крови пролилось со времен милейшего Уильяма.