Раффлс, взломщик-любитель

– Лишь то, что человек, совершивший эту занимательнейшую выходку, – это тот самый щеголеватый ворюга, который избавил леди Мелроуз от ее ожерелья, а беднягу Дэнби – от половины его товара год или два назад.

– Полагаю, ваша светлость попала в точку.

– Человек, стащивший бриллианты Тимблби и вернувший их лорду Тимблби, знаете ли.

– Возможно, он поступит и с вашей светлостью так же.

– Только не он! И я не собираюсь рыдать над пролитым молоком. Я лишь желаю парню сполна насладиться всем, что он взял. Какие-нибудь новости?

– Да, милорд. Ограбление было совершено между четвертью и половиной девятого.

– Как вообще вы это узнали?

– Часы, замотанные в полотенце, остановились в двадцать минут девятого.

– Вы допросили моего человека?

– Допросил, милорд. Он был в комнате вашей светлости примерно до без четверти восемь, и, когда он уходил, все было в порядке.

– Значит, как я понимаю, вы считаете, что вор прячется в доме?

– Это невозможно, милорд. В доме его сейчас нет, поскольку он мог бы находиться лишь в спальне или гардеробной вашей светлости, а мы обыскали каждый дюйм в обеих.

Когда инспектор удалился, поглаживая свою фуражку, лорд Торнэби повернулся к нам.

– Я сказал ему выяснить это в первую очередь, – объяснил он, кивая в сторону двери. – У меня были причины думать, что мой человек пренебрег своими обязанностями. Рад, что я ошибался.

Я тоже был рад оказаться неправым. Свои подозрения в отношении нашего назойливого автора оказались такими же дикими, как и он сам. Мне не за что было на него злиться, и все же где-то в глубине своей человеческой души я ощущал смутное разочарование. Моя теория начала обретать цвет ввиду его поведения с того самого момента, когда он впустил нас в гардеробную. Фамильярность в одно мгновение уступила место замкнутости, и лишь тогда я осознал, что лорд Торнэби, терпевший эту фамильярность, пока Пэррингтон оказывал ему услугу, немедленно и безжалостно осадил его, когда услуга была добросовестно и полностью оказана.

И точно так же, как Пэррингтон был мысленно оправдан мною, Раффлс восстановил свое доброе имя в глазах тех, чьи подозрения были гораздо серьезнее и опаснее. Это было истинным благоволением удачи, совпадением из совпадений – то, что Раффлс был обелен в их глазах в то самое мгновение, когда их наметанные взоры собирались подвергнуть его скрупулезнейшему анализу. Однако чудо произошло, и его результат был виден на каждом лице и слышен в каждом слове. Не считая Эрнеста, который никогда не был посвящен в секрет. Более того, этот смешливый криминалист был явно потрясен своим первым столкновением с преступным миром. Однако остальные трое наперебой старались исправить допущенную ими несправедливость. Я слышал, как Кингсмилл, К. А., назвал Раффлсу лучшее время, чтобы застать его в коллегии, и пообещал ему место на любом процессе, который тот мог бы захотеть послушать. Пэррингтон заговорил о подарке в виде собрания своих сочинений, чем заслужил прощение в глазах нашего хозяина. Что касается лорда Торнэби, то я услышал название клуба «Атеней»[75], упоминание его друзей в комитете и шепот, в котором мне почудились слова о правиле II.

Полиция все еще оставалась в доме, когда мы начали расходиться. Мне пришлось буквально силком тянуть Раффлса к себе, хотя, как я уже говорил, мой дом был расположен прямо за углом. Наконец он согласился, посчитав это меньшим злом, чем обсуждение кражи посреди улицы. Когда мы вошли в мою квартиру, я рассказал ему о подстерегавшей его опасности и о своей дилемме, о словах, которые я подслушал в самом начале, о том тонком льде, на котором он выписывал сложнейшие фигуры, не оставив ни трещинки. Ему-то было хорошо: он даже не осознавал опасности. Не то что мне, слушавшему, наблюдавшему и при этом не имевшему возможности и пальцем пошевелить или предупредить его хотя бы словом.

Раффлс дослушал меня до конца, однако последнее аккуратное колечко дыма, пущенное им из сигареты, окурок которой он бросил в камин, сопровождалось тяжелым вздохом.

– Нет, я больше не буду, спасибо. Нам нужно поговорить, Банни. Ты что, всерьез считаешь, что я не видел этих умников насквозь с самого начала?

Я отказался верить, что это было правдой. Почему он в таком случае не сказал об этом мне? Мне-то ни о чем подобном не было известно, и я тут же с возмущением напомнил об этом Раффлсу. Он что, полагал, что я сочту его человеком, готовым сунуть голову в пасть льву ради развлечения? И если так, то зачем он затащил туда меня? Чтобы посмотреть представление?

– Ты мог мне понадобиться, Банни. И это почти что произошло.

– Из-за моего выражения лица?

– Оно всегда приносило мне удачу, Банни. А еще оно придавало мне намного больше уверенности, чем ты готов поверить. Ты служишь для меня гораздо большим стимулом, чем можешь представить.

– Твоя личная галерея и будка суфлера – и все в одном человеке?

– В точку, Банни! Однако эта ситуация и для меня не была смешной ни в коей мере, мой дорогой друг. Риск был велик. Я мог позвать тебя в любую минуту, и для меня было важно знать, что мой призыв не будет напрасным.