Рассказы

— Опять ты меня принуждаешь! — вторила ему Алиса.

Колобианцы (то были богатые бездельники, возвращавшиеся с морской охоты) Юма заметили, но забирать не стали; лишь некий молодой охотник сделал фото — чтобы потом выложить в блоге.

Колобианцы улетели. Юм же упал на песок, раздосадованный.

— Не заметили, — пожаловался он холодному влажному песку.

— Послание «SOS» с координатами я уже отправила, — произнесла Алиса.

Юм встрепенулся — но тут же понял, что посланий никаких нет и не будет, а фразу про SOS он выдумал сам, еще три дня назад, с похмелья. Он уткнулся подбородком в песок и испустил тяжелый вздох.

На следующий день Юм (позавтракав брикетами) совершил самоубийственную атаку на муравейник: до судорог хотелось кокосов, и Юм не мог уже противиться этому желанию.

— Будьте прокляты, монстры! Ибо тот, кто встал на пути моем, исключительный негодяй и мерзавец; я же — Дэвид Юм, благородный поэт и философ, — сообщил он муравьями, надеясь на более теплый прием.

— Для них ты Бог, — согласилась Алиса.

Муравьи (эти мерзавцы) искусали Юма; семь вспышек боли — лодыжка, икра и даже колено. Но Юм, не обратив на это внимания, прорвался к пальме и дрожащей рукой схватил один из кокосов. Муравьи обезумели. Один из них вцепился Юму в нос. Юм закричал и огромными прыжками помчался назад к берегу; нос философ придерживал рукой, словно надеясь тем самым унять боль. Добравшись до кромки воды, Юм погрозил кулаком муравьям.

— Виктория! В качестве кавалера Виктория избрала меня, Дэвида Юма!

Муравьи ответили презрительным молчаньем.

— Что будешь есть? — спросила Алиса, когда Юм уже устроился на одном из гладких прибрежных камней; кокос Юм возложил на распухшее от муравьиного укуса колено.

— Не есть, но питать плоть свою, — поправил ее Юм. — Что же, приступим к трапезе. С богом!

Взяв кокос обеими руками, Юм расколол его о камень. Брызнули сухие волокна, и по скорлупе кокоса пошли трещины; Юм с нетерпением запустил руку в образовавшуюся щель, расширяя ее — и тут же вскрикнул, потому что в указательный палец ему вцепился муравей. Кокос рухнул в песок. Из трещины валом валили муравьи; спасаясь от прозрачных волн, они заметались по берегу; часть из них утонулась, часть сумела добраться до суши, а впоследствии — и до муравейника. Юм проводил их злобным взглядом.

— Мерзавцы! Сей кокос был тронут смертью; от этого я в тяжелой депрессии, Элис, дорогая моя, — вздохнул он.

— Можешь веток для костра собрать, пригодится, — сказала Алиса.

Юм бы сказал ей, где видел эти ветки — но подобное предполагало и ответную реплику Алисы; а в этом Юм сейчас не нуждался.

Палец распух и теперь пульсировал. Юм отправил его в рот. Яд смешался со слюной и тут же переварился, утратив свои изначальные качества и став безобидным белковым раствором.

В тот вечер Юм поужинал брикетами — сухими и печальными, как и испорченный муравьями кокос; Юм сжевал их безо всякого удовольствия. Ужин провалился — а вот вечер, пожалуй, и нет: Юм беседовал с Алисой, читал ей стихи, цитировал выбранные места из переписки с друзьями — в общем, развлекался, подобно знатному аристократу с Пандеи. Алиса была в восторге; она даже назвала (и не единожды) Юма «милягой». Упомянули и животных.

Потом Алиса с Юмом легли спать. Ночью их, беззащитных, засняли на камеру: остров посетил колобианец, тот самый, что заинтересовался Юмом в прошлый визит. Он воспользовался личным аэролетом (дорогая пандейская модель, работает почти бесшумно; без вредных выхлопов!), поэтому Юм так и не узнал о его визите; этому колобианец был только рад. Пробыв на острове с полчаса, колобианец улетел; вскоре в блоге его появилась новая запись.

Третий день начался для Юма безрадостно: он продрог, а поясница его, казалось, обросла солью и частично деформировалась; Юму потратил некоторое время на разминку, и после этого смог нормально ходить. В то утро Юм не один раз осквернил уста ругательствами; каждое из них сопровождалось комментарием Алисы.

Потом Юм позавтракал брикетами. Он подсчитал: сию пищу он вынужден вкушать уже семь дней, утром и вечером (только так, поскольку брикеты весьма питательны, хоть и невкусны) — получается тринадцать трапез; число дурное. Юм перекрестился. И обратил свой взор на муравейник.

Раны уже зажили: яд был слабым, пускай и обжигающим поначалу. Юм горел желанием отомстить за вчерашний случай. Дурная кровь хлынула ему в мозг, вытеснив флегму; Юм дышал так часто и яростно, что от ноздрей его валил пар. Осмотревшись по сторонам, философ заметил прибрежный камень, приятно круглый и мокрый, облепленный водорослями; идеальное оружие мщения. Юм взял камень, охнул (тяжелый!) и, переваливаясь подобно пингвину, направился к центру острова, к месту пересечения воображаемых и весьма лживых медиан; к пальме, иначе говоря — и к муравейнику.

— То идет гигант, Гулливер; Гаргантюа и Пантагрюэль в одном лице; латунный призрак диктатора Сталина! — изрек Юм, наступая ботинком на одинокого муравья.

— Животные здесь, — забеспокоилась Алиса.