Рассказы

Юм очнулся ото сна окончательно. Он привстал, помотал головой, пальцем извлек песок из ушей — и огляделся. Заметил Фанни, понял, что она смотрит на него. Вздрогнул; закричал, разбрызгивая благопристойные слюни:

— Элис, будь проклята судьба! К нам ниспослали слугу тьмы!

Фанни съежилась от страха.

— Опять ты принуждаешь меня, — сказала Алиса.

Юм замер, не зная, как поступить — то ли закричать и забегать по берегу, то ли вступить в схватку с монстром. А Фанни смотрела на него, не смея сказать ни слова. Надо отметить, что Фанни, как и прочие уроженцы Земблы, обладала весьма специфической внешностью; да и речь ее была настолько искажена акцентом, что понять ее мог лишь привычный хозяин–колобианец. Но, несмотря на это, Фанни все же осмелилась вступить в диалог с обитателем острова.

— Приветствую вас!

Юм отреагировал воплями.

Фанни почувствовала ужасную тошноту и дикий страх. Но продолжила:

— Давайте проведем этот день мирно. Я…

Юм взялся за камень и начал медленно, бочком подбираться к Фанни; при этом он говорил:

— Я не привык отступать, Элис. Я сражаюсь со злом, со всякими негодяями. Я совершил вчера ошибку, обрушив гнев свой на безвредных муравьев; теперь же передо мной отвратительный монстр, Элис — судьба дала мне шанс исправиться. Я уничтожу тварь!

— Можешь веток для костра собрать, пригодится, — сказала неслышимая для Фанни Алиса.

— Предлагаешь поджарить монстра? Идея неплоха, пускай и отдает дикостью Темных Веков; но я доволен, я голосую за эту идею! — сказал Юм. И поднял камень.

Поняв, чего он хочет, Фанни машинально согнулась в поклоне; колобианец часто бил ее.

— Прошу, не надо, — зашептала она.

— Что ты бормочешь, монстр презренный? — удивился Юм.

— Пожалуйста, не бейте меня. Я знаю, вы можете, хозяин говорил мне. Но прошу… хватит! — тихо–тихо, словно и не надеясь на благополучный исход.

Юм ничего не понял, разумеется. И обрушил камень на голову Фанни.

— Ты победитель, Юм! — воскликнула Алиса.

Юм бил и бил, пока камень не стал скользким от крови; тут философ, заметив сквозь прорехи зеленой кожи разбитые кости, почувствовал тошноту — и бросил камень на песок. Юма несколько смутило одно обстоятельство: монстр даже и не сопротивлялся.

Вот смех‑то.

Юм зевнул и направился к своему берегу.

«Вот и хорошо, что все закончилось», — думала затухающим сознанием Фанни; Юм отбил ей жизненно важные органы, и теперь она умирала.

Юм решил, что спустит тушу монстра в море лишь завтра; пока же ему было лень.

Ближе к вечеру муравьи соорудили философу памятник: красивое юмовское лицо, из коры и частиц песка, возникло на вершине муравейника. Юм этого не заметил — он уже спал, а в желудке его медленно переваривался брикет.

Странные существа муравьи: отчего‑то решили они, будто Юм — бог.

…А ночью прилетел колобианец.

Город крепкий

Акварельные, прозрачные сумерки. Темнеет горизонт; солнце растворилось уже. Луна — пепельный диск; одна сторона ее обрамлена белым. С севера плывут светлые облака.

Лэнс смотрит вверх. Здесь здания, озаренные неоновым пламенем, касаются плоскими крышами неба. Башни Сеннаара: сталь, стекло и огнестойкий пластик. «Дерьмо», — бормочет Лэнс и сплевывает. С губ стекает кровавый сгусток. Лэнс утирает его рукавом.

Везде сырость; стены мокрые, будто город неведомо как сполз в низину. Холодный, мерзкий ветер. Бывает, ветер бодрит; этот лишь раздражает. Лэнс ежится, застегивает куртку на все пуговицы. Сует руку в карман — проверить, не промок ли шелковый мешочек. Дерьмо. Шелк влажный. Лэнс стискивает его в ладони, смутно надеясь на что‑то. Может, согреется…

В другом кармане — респиратор. Пригодится. Жаль, нет желтой маски, слишком дорого, стоит двести талеров; респиратор — лишь семь.

Экономия, мать ее.

Лэнс недавно перешел на растворимую лапшу. От нее болит живот и пропадает оптимизм; вдобавок авитаминоз, кожа грубеет и трескается, ногти шелушатся. «Я жру дерьмо, — думает Лэнс. — Абсолютно новый, неведомый прежде вкус. И как я без него жил?»

Впереди — Касл: здание из чистого белого кирпича, на крепком фундаменте, с окнами–фасетами, с розовым флагом, что вяло бьется на ветру.

«Сырой магией попахивает», — отмечает Лэнс.

И прибавляет шаг.

А ведь его предпреждал Горн, старый токсикоман: не стоило вообще влезать сюда. Терроризм — опасная статья, могут и расстрелять. Лэнс словно наяву видит: его, чуть живого, с телом, чудовищно распухшим от пыток, ведут в наручниках — к Красной стене; офицер–эльф скороговоркой оглашает приговор; полицейские стреляют, осужденный падает. Смерть.

Лэнс нервно хихикает. Пинает — с силой, по–футбольному — банку из‑под пива; с жестяным звуком она откатывается в сторону.

Гудок.

Лэнс оборачивается.

Вдоль тротуара едет канареечно–желтая машина, дешевая, из числа эльфийских малолитражек. Шипастые шины, капот исписан лозунгами; на крыше установлен динамик.

— Опомнитесь! Нас спаивают! — доносится оттуда. — 99% людей, умерших от СПИДа, при жизни употребляли амброзию! 80% людей, умерших от рака, при жизни употребляли амброзию! 70% преступников происходят из семей, где амброзию употребляли регулярно!