Рассказы

Мэвин обвел взглядом бар, подсчитывая членов подполья и доносчиков. У самого входа сидел Мейнард, младший сын хозяйки. Заметив его взгляд, Мейнард с омерзением отвернулся.

«Вот бы надрать тебе задницу, — насупился Мэвин. — Или уши оторвать. Наглый мальчишка. Я в твоем возрасте учился в школе, а ты что делаешь? Читаешь листовки и прячешь в порножурнале флаг Королевства. Стыдно должно быть».

Андерс оторвался от стакана.

— Слушай, Айк, — сказал он, путаясь в словах. — А пошли к девочкам?

— Нет, — ответил Мэвин. — Я лучше к жене загляну.

Андерс расхохотался.

Левий Лонгсдейл, исполнитель патриотических песен, сказал — еще в начале войны — что алые обязательно проиграют: нет правды за ними. И воли нет, и родной земли бесконечных просторов. И даже Бог против них, потому как алые — еретики и сумасшедшие дикари. Так что, объяснял Лонгсдейл, алые обречены: к середине лета их разобьют, а к середине зимы — перебьют, всех до единого.

К слову, Лонгсдейл недавно скончался — от заворота кишок.

Рэйчел очень любила песни Лонгсдейла. Она купила себе граммофон и часами слушала пластинки. Граммофон — был уверен Мэвин — до сих пор стоит у нее на журнальном столике и надрывается:

— Мы победим,

О да, победим,

Всегда побеждали,

И сейчас победим!

Мэвин подошел к дому, где жила Рэйчел, и занял удобную позицию. Свои вечера Рэйчел посвящала гимнастике. Она становилась перед батареей и соблазнительно выгибала спину; а еще садилась на шпагат и клала ноги себе на плечи. Мэвин любил наблюдать за Рэйчел издалека — так она казалась ему почти идеальной женщиной.

В этот раз Мэвину не повезло: Рэйчел заметила его. Издав гневный возглас, она высунулась из окна и запустила в бывшего мужа горшком с петунией. Мэвин увернулся. Горшок ударился о землю и раскололся на тысячу кусочков.

— Мерзавец! — закричала Рэйчел. — У меня и так из‑за тебя нервы ни к черту! Пошел отсюда! — и она задернула занавески.

— И пойду, — пробормотал Мэвин. — Я пойду.

Он вспомнил про приглашение, лежавшее в кармане, и направился по указанному там адресу.

— Я приличный человек, — говорил он себе. — Я хожу по званым ужинам.

Гидеон Фредерикс жил в другом районе; добираться пришлось почти час. Когда Мэвин был уже близко — оставалось минуты две–три — его остановили благородные разбойники. Разбойники, не узнав волшебника, здорово накостыляли ему, да еще и деньги отняли, и костюм сняли.

— Имперская падаль! — сказал один из них, и все гнусно расхохотались.

«Смех как у Андерса», — подметил Мэвин.

Лежа на земле, он застонал. Разбойники сломали ему ребро.

Мэвина подобрал патруль алых.

— Повезло, что вас не убили, — уже в помещении сказал ему сержант.

Мэвин согласился.

Узнай его разбойники — точно бы убили. К предателям счет особый. Мэвин и сам предателей не любил — странные, глупые люди; психически больные, как и он сам.

— Заполните бумаги, — предложил сержант.

— Не хочу, — сказал Мэвин угрюмо.

Сержант удивился.

— Почему?

— Не хочу.

— Ладно, — сказал сержант. — Но я доложу господину доктору Саммердею, что на вас напали. Следует все же принять меры.

«Форма, — подумал Мэвин, оглядывая сержанта. — Форма зеленая. Странно: империя — Алая, а форма — зеленая. В этом есть некий парадокс».

Сержант убрал бумаги.

— Я слышал, вы воевали на Севере, — сказал он.

— Да, всё так, — охотно ответил Мэвин. — Это одна из причин, по которым я приветствовал имперские войска. Испытываю ненависть к королевской семье и к Райласу, и ко всему Королевству тоже.

— Хм, — сказал сержант.

— Вот что, — сказал Мэвин. — Можно от вас позвонить?

Сержант подал ему телефон. Мэвин набрал номер Фредерикса.

— Извините? — раздался в трубке незнакомый голос.

— Это Гидеон Фредерикс? — спросил Мэвин.

— Нет! — голос стал злым. — Это другой номер. Перезванивайте!

И звонок прервался.

Мэвин ощупал ребра, вздрогнул, и сказал недовольным голосом:

— Вот ведь жирный ублюдок. У него, оказывается, другой номер.

— Если вы о Гидеоне Фредериксе, драматурге, — сухо произнес сержант, — то он весьма худой человек. Я видел его на днях, и могу подтвердить это.

— Похудел, значит, — протянул Мэвин. — Ну дела.

И бросил трубку на рычаги.

Возвращаясь домой, Мэвин встретился с хозяйкиным сыном. Мейнард прошел мимо, держа руки в карманах — а после, когда Мэвин был уже далеко, вдруг обернулся и закричал:

— Чтоб ты сдох, крыса!

Мэвин поморщился.

«Сам ты сдохни», — подумал он.

В доме было тихо: спала и хозяйка, и жильцы. Андерс еще не вернулся. Мэвин побыл немного в их пустой комнате, затем спустился на кухню. Там сидела Мейва. Одной рукой она рассеянно гладила круглый живот, другой — придерживала черную книжечку.

— Молитвенник, — пояснила она, поймав взгляд Мэвина.

— А, — сказал он.

Стараясь не тревожить ребро, Мэвин сел и налил чаю — себе и Мейве.

— Вы знаете, — сказала Мейва, откладывая молитвенник в сторону, — мне сегодня приснился один страшный сон. Очень страшный, я даже маме про него не рассказывала. Но вы‑то волшебник…

Она помолчала.

— Говорите, — сказал Мэвин.

— Мне снилось, — Мейва понизила голос, — что мой ребеночек родился мертвым…