Рассказы

— Ха, — перебил ее Мэвин. — И чему вы верите, снам? Глупости. Я волшебник, и я знаю: снам нет веры. С вашим ребенком все будет в порядке.

И зачем‑то прибавил:

— Рожайте спокойно.

— Хорошо, — порозовела Мейва. — Спасибо вам, господин Мэвин.

Мэвин кивнул.

— Скажите, а Рэйчел — это красивое имя? — спросил он, чтобы сменить тему.

— Очень! — искренне ответила Мейва.

— Угу, — сказал он. — А молитвенник… Зачем вам молитвенник?

— Для молитвы, — улыбнулась Мейва.

— Глупости, глупости, — забормотал Мэвин. — Я вот не верю в Бога — еще с тех пор, когда на волшебника учился. Глупости.

— Ну зачем вы так? — упрекнула его Мейва.

— Ха, — проскрежетал Мэвин. — У нас вот сейчас идет война. Выбор такой: либо умрут имперцы, либо жители Королевства. Что сделает Бог?

Он ожидал, что Мейва скажет: Бог добрый, он спасет всех. Мэвин был готов к такому ответу. Однако Мейва его удивила.

— Бог разберется! — сказала она беззаботно. — Тут очень легко. Все наши — хорошие, все алые — плохие. Вот вы и Ави — наши. Поэтому вас нельзя убивать. А всех алых Бог убьет.

И предложила:

— Хотите, я буду за вас молиться?

Ошеломленный Мэвин хотел отказаться, но потом, заметив ее ожидающий взгляд, махнул рукой:

— Ну ладно. Хорошо.

Мейва облегченно улыбнулась.

В ту же ночь у Мейвы начались схватки. Андерс до сих пор не вернулся. Мэвин, взяв бумагу и чернила, наскоро набросал записку:

«Мейва рожает. Езжай в больницу».

И, подумав немного, добавил:

«Не надевай завтра форму».

Закончив, Мэвин глубоко вздохнул.

— Бог разберется, — сказал он себе.

Он подумал о ватмане — и о шарике, неспешно катившимся по черным кривым.

Потом, выбросив всю эту чушь из головы, сбежал вниз по лестнице, к страшно кричавшей Мейве.

Хороший человек из Ноттингема

Все началось в воскресенье.

Стоял солнечный день, перистые облака струились по небу; земля была жирной и влажной от дождя, прошедшего накануне. Мистер Шутер посетил брачную церемонию; он где‑то услышал, что невесту, Адель Ардис, выдают против ее желания — и решил восстановить справедливость. Одет он был в зеленую «тройку»; под пиджаком держал автомат. Войдя в церковь, мистер Шутер объявил:

— Плохому началу — плохой конец.

И открыл огонь по собравшимся.

Первой упала невеста; мистер Шутер сплюнул досадливо — и продолжил стрельбу. К делу своему он подошел старательно; даже пожилого священника, что спрятался под алтарем, мистер Шутер выволок наружу и покарал — раздробил челюсть выстрелом; убивать священника нельзя, все‑таки Божий человек. Закончив, мистер Шутер прошелся по церкви — проверить, живы ли раненые, и добить их в случае чего; под ногами его звенели стреляные гильзы. Выжил, как оказалось, жених — Джон Ардис (к слову, кузен покойной Адель). Плача, он просил мистера Шутера о снисхождении; мистер Шутер выбил ему мозги — а получившейся кашицей вывел на полу:

«Хорошего человека трудно найти».

О мистере Шутере я узнал в воскресенье вечером; тогда же начались и поиски. Вместе с остальными полицейскими мы — я и моя помощница Габриэлла — стояли в разгромленной церкви; я, напевая, рассматривал разломленный череп жениха; Габриэлла делала пометки в блокноте.

— Кому могло такое понадобиться? — задумчиво произнесла она, отрываясь от своего занятия.

— Хорошему человеку, вестимо, — ответил я.

Дело поручили Хантингтону, человеку хорошему, но нелюбопытному; он провозился до субботы — и выяснил только, что убийцу нашего зовут Роберт; прозвище же его — мистер Шутер — мы узнали намного раньше, в понедельник. Шутер объявился в Кембридже; там он забрался в дом милосердия и начал закидывать бедных стариков остывшим человеческим ливером — со словами «Я забрал это у богачей! Ешьте спокойно! Этот ливер теперь ваш!» Безумца Шутера вскоре прогнали; он исчез, оставив после себя тяжелую корзину с кишками. Кишки эти, как выяснилось, принадлежали членам Адмиралтейского суда; часть их убита была ранним утром.

— Я хочу это дело, — сказал я Габриэлле в следующее воскресенье. — И я его получу.

— А Хантингтон? — спросила она.

— А черт с ним.

Этим же вечером я пришел к Хантингтону; я был в черных перчатках, и он еще пошутил по этому поводу. Мы посидели немного, поболтали о всяком–разном; потом я встал и, вынув нелегальный «Фроммер» 37М (дурак я, что ли — пользоваться для таких дел служебным оружием), два раза выстрелил в Хантингтона. Он сильно удивился — и умер, почти и не запачкав одежды кровью. Я встал и, поднатужившись, отволок тело в ванную. Там, на белом кафеле, я и вывел надпись:

«Слепому коню что кивай, что подмигивай».

Я знал уже, что Шутер питает страсть к пословицам, и решил таким образом привлечь его внимание. Скажу сразу, мне это удалось. В понедельник я получил дело Шутера; уже во вторник мы встречались с ним в пабе «Трент».