Расследования Арсена Люпена

На стенах въездной башни, слева и справа от массивных ворот, ведущих в парадный двор, висели большие объявления, извещавшие о том, что замок выставлен на продажу, и содержавшие подробный перечень относящихся к нему жилых помещений, хозяйственных построек, ферм и лугов.

Вот уже три месяца – с тех самых пор, как были расклеены эти объявления и появились извещения в местных газетах, – дверь в замок оставалась открытой. Вдове Лебардон пришлось нанять местного парня, чтобы тот расчистил и привел в порядок террасу и прополол дорожку, ведущую к развалинам. Памятуя о трагедии, сюда заглядывали любопытные. Но ни вдова Лебардон, ни молодой нотариус, сын и преемник мэтра Одига, не нарушили молчания, изначально сопровождавшего эту историю. Кто купил замок в прошлом и кто продает его сегодня? Этого не знал никто.

В то утро, третье после отъезда д’Эрлемона из Парижа, ставни одного из окон второго этажа вдруг распахнулись и показалась белокурая головка Антонины – летней Антонины, в сером платье и соломенной шляпке с широкими полями. Она улыбнулась июньскому солнцу, зеленым деревьям, нестриженым лужайкам, голубому небу и позвала:

– Крестный! Крестный!

Потом она заметила маркиза д’Эрлемона – тот курил трубку, сидя на старой скамейке в тени туевых деревьев, в двадцати шагах от дома.

– А, ты уже встала, – весело воскликнул он. – Ты же знаешь, что сейчас всего-навсего десять утра?

– Я так долго здесь сплю! Посмотрите, крестный, что я нашла в шкафу, – старую соломенную шляпу!

Она исчезла в комнате, потом спустилась вприпрыжку по лестнице, пересекла террасу, подошла к маркизу и подставила ему лоб для поцелуя.

– Боже мой, крестный, так вы по-прежнему хотите, чтобы я вас так называла? Господи, как я счастлива! Как все замечательно! И как вы добры ко мне! Я вдруг попала в сказку.

– Ты этого заслуживаешь, Антонина… Даже судя по тому немногому, что ты рассказала мне о своей жизни. Я говорю «немногому», потому что ты ведь явно не любишь говорить о себе?

По ясному лицу Антонины пробежала тень, и она ответила:

– Это совсем неинтересно. Только настоящее имеет значение. Ах, если бы это настоящее могло длиться вечно!

– Почему бы и нет?

– Потому что сегодня днем замок выставят на аукцион, а завтра вечером мы будем в Париже. Какая жалость! Здесь так дивно дышится! Радостно и сердцу, и взору!

Маркиз молчал. Она коснулась его руки и нежно спросила:

– Вы обязательно должны продать его?

– Да, – ответил он. – Что поделать? С тех пор как я купил его очертя голову у моих друзей Жувелей, я приезжал сюда самое большее раз десять и всегда не дольше чем на сутки. А поскольку мне нужны деньги, я принял это решение, и если не случится чуда…

Он помолчал и добавил, улыбаясь:

– Кроме того, раз уж ты так полюбила эти места, похоже, у тебя появилась возможность здесь поселиться.

Она посмотрела на него в недоумении. Он рассмеялся:

– Мне кажется, что с некоторых пор нотариус Одига, сын и наследник своего покойного отца, заглядывает сюда все чаще и чаще. Да-да, я знаю, он не слишком привлекателен, но тем не менее он так проникся к моей крестнице!

Девушка зарделась:

– Не издевайтесь надо мной, крестный. Я даже не заметила этого месье Одига… А вот замок мне сразу понравился, прежде всего потому, что со мной здесь вы.

– Это правда?

– Чистая правда, крестный.

Он был тронут. С первой же минуты это дитя (как теперь он знал – его дочь) смягчило слегка очерствевшее сердце старого холостяка и задело душу, поскольку он чувствовал в этой девушке неподдельное изящество и искренность. Его также привлекала некая окутывавшая ее таинственность, интриговало упорное умалчивание о событиях из ее прошлого. Порой она казалась бесконечно одинокой и не могла сдержать порывов, свойственных ее экспансивной натуре, но затем вновь овладевала собой. В его присутствии она сохраняла смущающую его сдержанность и казалась равнодушной, иногда даже почти враждебной к вниманию и заботе человека, которого так неожиданно стала звать крестным отцом.

Причем, как ни странно, с момента их приезда в замок маркиз тоже производил на девушку подобное, слегка двойственное впечатление, вызванное чередованием в нем веселости и невозмутимости с некоторой противоречивостью поступков.

Впрочем, хотя взаимная симпатия и толкала их навстречу друг другу, они не смогли за столь короткое время разрушить все преграды, которые существуют между незнакомыми людьми. Жан д’Эрлемон часто пытался понять, что ею движет; он пристально всматривался в девушку и говорил:

– Ты так похожа на свою мать! Та же улыбка, которая полностью преображает лицо.

Она не любила, когда он упоминал ее мать, и сразу начинала задавать ему вопросы на другие темы. Он вкратце рассказал ей о драме в замке, о смерти Элизабет Орнен, и это весьма взволновало девушку.

…Они позавтракали у вдовы Лебардон.