Рассвет после ночи

В отеле гостей ждал иной «сюрприз»: в ящиках столов, под подушками лежали листки бумаг с нарисованным черепом и словами угрозы: «Убирайтесь из Чили и не мешайте! Иначе смерть!»

Гастроли в Сантьяго еще не кончились, главный концерт должен был состояться на следующий вечер. Как быть? Все решили, что гастроли должны быть продолжены. Перед началом концерта на сцену вышла гречанка в черном. На фоне красного полотнища четко выделялся темный силуэт, казавшийся изваянием. Женщина в черном подняла руку и сказала:

— Наш голос — голос нашей многострадальной родины звучит на земле, где народ строит новую жизнь. За такую жизнь борется маленькая Эллада. Этот путь не усыпан розами, на нем больше следов крови. Но никакая черная сила не может остановить нас на трудном, но единственно правильном пути. Пусть наши общие враги знают: нас не запугать, мы победим. Победим!

Рядом с темным пятном появилось красное. Две гречанки, взявшись за руки, начали петь. Это было ответом тем, кто пытался запугать греков и чилийцев.

Неожиданно на сцену поднялся пожилой грузный человек. Зал взорвался аплодисментами, приветственными возгласами. Великий и любимый поэт Чили сказал, что очень давно видел в Мадриде то, что навсегда осталось в памяти и стихах:

В одно утро, все загорелось.
Из-под земли вышел огонь,
Он пожирал живых.
С тех пор — огонь,
С тех пор — порох,
С тех пор — кровь.

Зал опять разразился громом аплодисментов. А затем поэт обратился в звенящую тишину:

— Так было. Так не должно быть на нашей земле!

В отеле на вновь подкинутых листках уже не было слов — только череп. Явная угроза расправы. Откуда может раздаться выстрел? В комнате Алексиса собрались все греки. Сегодня угроза не была приведена в исполнение. Что их ждет завтра?

Луис застал гостей в раздумье, а затем увидел в руках импресарио бумагу с нарисованным черепом.

— Не поленились негодяи подбросить эту гадость, — зло произнес он и, взяв у Алексиса листочек, быстро разорвал его. — У вас тоже фашисты так делают?

— Луис, ты же сказал, что фашизм везде одинаков, — ответила Лулу.

— Пугают, — убежденно произнес чилиец, — но дальше не пойдут.

— Греков не испугали дома, не испугают и здесь. — Елена резко встала. — Будем петь! Вместе с вами, Луис. Завтра, в наш последний день в Чили, скажем всем им «Но пасаран!».

— Спасибо, товарищи! — обрадовался Луис. — Для нас это очень важно. Мы не хотим, чтобы завтра у нас произошло то, что произошло у вас вчера. Ну а если… мы будем бороться, как твой отец, Лулу, как ваш старый друг, Елена, как тысячи и тысячи греков и гречанок.

Это утро набухло бурей,
рвущейся из жаркого сердца лета.

Они все же решились. Луис первым прибежал в отель, когда несколько дней спустя улицы Сантьяго были заняты войсками, штурмовавшими президентский дворец, правительственные учреждения… Молодому чилийцу ничего не надо было объяснять грекам. Да, фашисты совершили военный переворот. Луису было поручено обеспечить безопасность гостей. Уже готов был военный грузовик, на котором можно было проскочить, не вызвав подозрений у мятежников.

— И это утро набухло бурей! — как бы про себя произнесла Лулу и посмотрела широко раскрытыми глазами на Луиса.

— Да, словно предвидел наш поэт, — тихо откликнулся тот. Лишь несколько дней назад после концерта поэт прочитал грекам свои стихи:

Это утро набухло бурей,
рвущейся из жаркого сердца лета.

О, какая бы песня получилась! Да, и в Чили «тревожным оркестром гудит в деревьях колокол ветра, полный бурь и песен»!

По дороге в аэропорт Лулу все повторяла:

— Это утро набухло бурей. Такое утро, как в Афинах, набухло бурей…

Лишь чудо помогло им выбраться из осажденного Сантьяго.

Уже далеко от Чили греки узнали о гибели «красного президента», о кровавом пире фашистов на улицах столицы, о расстреле гитариста-певца, который говорил, что фашизм везде одинаков…

— И все же: «Но пасаран!» — твердо произнесла Елена и подняла руку со сжатым кулаком.

ПОХИЩЕНИЕ В «ДОЛИНЕ БЛУЖДАНИЙ»

Короткое и резкое, как выстрел, испанское «Но пасаран!», кем-то нацарапанное кровью на стене, Елена увидела в маленькой и полутемной тюремной камере, когда гитлеровцы арестовали ее в годы антинацистского Сопротивления. Не думала она тогда, что придется не раз в жизни произносить это слово-клятву, которое было понятно людям многих национальностей после гражданской войны в Испании. И после новой трагедии в Сантьяго «Но пасаран!» звучало в устах не только чилийцев, но и греческих гостей. После того как Елена медленно опустила сжатый кулак, она стала вспоминать дни своего ареста, кровавую надпись на тюремной стене…