Рассвет после ночи

— В первый мой приход туда, — начал Никос, — мелкий чиновник лишь вяло пообещал произвести расследование. Пришлось предупредить, что случай с пирейским таксистом, участником антихунтовского сопротивления, может стать достоянием общественности страны, что люди, которые защищают полицейскую ищейку Пацакиса и вновь хотят запрятать в тюрьму честного грека, будут сами привлечены к ответственности. Кто-то из властей предержащих решил сделать жест — отпустить на все четыре стороны грека, который свел свои счеты с шефом хунтовской тайной полиции. Кое-кому невыгодно перед выборами в парламент поднимать лишний шум. Даже не посчитались с самолюбием своего холуя Пацакиса. Как только стало известно об освобождении Тасоса, его друзья-таксисты помчались в Пирей и привезли Риту, которая, кстати, лишь совсем недавно была освобождена из той же тюрьмы. Я не успел даже сказать, что спешу на собрание, как пирейцы усадили меня в такси, попросив быть свидетелем. Вторым свидетелем был Самандос.

— Ты давно знаешь этого Тасоса? — спросила Хтония.

— Он спас мне жизнь, — ответил Никос. — Песни он наши спас на острове смерти. Да и тебя хотел спасти с детьми, Хтония.

— Когда?

— В Салониках. Он друг младшего Самандоса. А старший сказал ему о том, что ты и его сын в Салониках. Вот они с Ритой и поехали туда на такси. За счет… полицейского агента. Тому тоже надо было в Салоники. Но вас там уже не было. Агент, видимо, заподозрил водителя такси и девушку, донес на них…

Никос остановился, продолжил:

— Этот Тасос своеобразно мстил своим врагам. Отколошматил и того агента, и самого шефа. Одного, когда тот пытался фальшивку выдать за мою песню. Второго, когда тот в пьяном раже бил тарелки.

— Никос, я могу слушать вас сколько угодно! — воскликнул Котиков. — У журналистов незапланированные газетные материалы получаются интереснее. Как, вероятно, и у композиторов. Сегодняшняя песня о любви, Никос, признаюсь, все еще звучит…

И гость показал на сердце. Лулу засмеялась и тоже прижала ладонь к сердцу.

— Никос, надо пригласить молодоженов, — сказала Хтония.

— Да, да, и свидетеля, Самандоса-младшего, — согласился Никос. — И знаете, чем мы их будем угощать…

— Ха-ча-пу-ри, — сказала Хтония.

— Вот так всегда! Не успеешь подумать, а идея уже овладевает массами, — весело посетовал Никос.

— Надо же показать, как я усвоила уроки, — оправдывалась Хтония.

— Товарищ Котиков, теперь мы попробуем домашние хачапури, — сказал Никос. — Не возражаете? Вот и ваш «Пан». Как-нибудь расскажу о том, что произошло около этого отеля… На этой улице жила наша героиня. Девушка в белом.

— Ниса? Она здесь жила? — удивился Котиков.

— Вы ее знали?

— Даже писал о ней.

— Скоро год ее гибели. Наша Жанна д’Арк!

Ночью в номере Котикова долго горел свет. Утром его должна была вызвать редакция. Над материалом о собрании греческих коммунистов работалось легко. Слова и фразы, казалось, сами ложились на бумагу, складываясь во взволнованный, идущий от сердца рассказ о лучших представителях греческого народа, на долю которого выпала одна из самых трудных миссий — борьба с фашизмом. И снова коммунисты были впереди. Они первыми поднялись на борьбу, первыми и включились в процессе возрождения демократии…

Когда в телефонной трубке раздался привычный вопрос редакционной стенографистки: «Будем работать, Юра?», невыспавшийся, но счастливый автор греческого репортажа неожиданно спросил: «Танечка, может человек прожить без любви?» — «Не поняла». — «Терпение, Танечка, записывайте».

После того как Котиков кончил диктовать, стенографистка лаконично заключила: «Теперь поняла. Молодец».

Сказав самое главное о том, что видел, Котиков ощутил какую-то слабость. «Покой нам только снится!» — сказал он сам себе и попросил по телефону портье принести кофе. Приветливый и веселый молодой грек Иоргос заходил к Котикову, расставлял на столе утреннюю еду и уходить не спешил. Иоргос тоже ходил в «русскую школу» при обществе друзей с Советским Союзом, поэтому часто спрашивал у Котикова о непонятных словах, практиковался в произношении: «Иоргос, ты хочешь стать полиглотом? — как-то спросил журналист. — Английский, французский, немецкий и, конечно, греческий, как говорится, у тебя в кармане. Этого разве не достаточно для работы в отеле?» — «Этого недостаточно для грека, — быстро ответил тот. — Если так пойдут дела, то гостей от вас будет очень много. Кто будет с ними говорить? Иоргос. Кстати, как у вас будет Иоргос? Георгий? О, у нас тоже. Одних называют Иоргос, других — Георгос».