Равноценный обмен (СИ)

— Я этого не сказал. Боле того, я хотел бы услышать другие, но уже не сегодня. Сейчас тебе пора спать, — Детлафф повернулся к Линару спиной, подошёл к окну и замер. Линар проследил за вампиром взглядом, пожал плечами, сунул тетрадь в мешок и лёг в постель, надеясь, что ночь успеет освежить и придать сил.

А Детлафф стоял у окна, невидящим взглядом глядя на небо, и вспоминал, как менялось лицо Линара, читающего сказку. Вампир прекрасно знал, что в каждой истории есть часть её создателя, и отсюда следовал вывод, что Линар действительно верит в то, о чём писал. Его лицо точнее всякого зеркала отражало эмоции, и Детлафф видел только искренность. И не хотел верить увиденному.

Перед ним был человек, по определению порочный и лживый, но совсем не такой, как должны быть люди. Мальчишка действительно светился чистотой, и это было странно. Так же странно, как и побег из дома и нежелание жениться на нелюбимой женщине. Выходило, что Регис был прав, говоря, что люди не все одинаковы? В это не верилось, и Детлафф решил понаблюдать за Линаром дальше, а вдруг окажется, что чистота — просто маска.

***

А потом вечернее чтение сказок вошло в привычку, став своего рода ритуалом. Линар, уже не задавая вопросов, открывал тетрадь и читал, а Детлафф слушал, всё так же молча и не перебивая. Слушал, продолжая наблюдать за Линаром, и видел, как светилось лицо юноши, как погружался он полностью в историю, которую читает, и это удивляло вампира. И не только удивляло. Притягивало. Юный граф казался совсем не похожим на обычного человека.

Его лицо, совершенно неприметное на первый взгляд, становилось совсем другим, когда Линар читал. Какой-то непонятный внутренний свет освещал его, превращая в нечто по-настоящему красивое. Это хотелось видеть всегда и более того — хотелось коснуться, чтобы убедиться в том, что оно — настоящее, а не магическая иллюзия.

Детлафф реализовывал это желание, когда юноша засыпал. Он подходил к спящему Линару и осторожно проводил кончиками пальцев по его щеке. И поражался тому, что ощущения были сродни тем, что чувствовал он, лаская Сианну. Тот же трепет и желание коснуться кожи губами, ощутить её вкус, запах, впитать его, а потом…

А потом вампир одёргивал себя, вспоминая, что перед ним не девушка, а мужчина, для которого подобное, скорее всего, будет оскорблением. Детлафф прекрасно знал, как относятся люди к страсти между мужчинами, и не понимал этого. У вампиров пол никогда не имел особого значения, но Линар был человеком, а значит для него это мерзко и грязно. И потому Детлафф возвращался к окну, стараясь не думать о только что пережитом, но одно оставалось неизменным — терять странного мальчишку не хотелось.

И тут же возникала мысль: рано или поздно Линар влюбится в какую-то девушку и женится на ней. И почему-то это вырывало из груди рычание и заставляло когти и клыки удлиняться. И пугало. Когда-то он точно так же ревновал Сианну ко всем мужчинам этого мира, а значит… Снова попался? Умудрился влюбиться в человека? И не просто в человека, в мужчину.

Отгоняя от себя эти мысли, Детлафф старался не думать о том, как сияли глаза Линара, читающего очередную сказку. И даже если история была совсем детской, юноша переживал её вместе с героями, он жил, страдал, умирал и воскресал с ними. Это волновало и очаровывало вампира, не столько слушавшего, сколько наблюдавшего за Линаром.

Верить в то, что люди могут быть такими, не хотелось, но… Даже в малом мальчишка ни разу не солгал, он мог смущаться и молчать, но не врать. Странный, заранее обречённый на смерть в этом мире, от которого Детлаффа уже давно выворачивало, почему и предпочитал он общество низших вампиров, ведомых только жаждой. Для них он был, по сути, богом, они беспрекословно подчинялись Детлаффу, а бруксы охотно делили с ним ложе. Эта близость — по-звериному жадная, полностью удовлетворяла потребности тела, а сердце и душа продолжали оставаться равнодушно-холодными.

По-иному было только с Сианной, в то время, когда Детлафф считал, что девушка любит его точно так же, как и он сам. Их ночи были безумными, долгими и жаркими, и забыть об этом не получалось. Животной страсти низших уже не хватало, чтобы сделать его счастливым хоть ненадолго. По сути, он использовал брукс вместо собственной руки, когда в теле просыпалось желание.

Однако и сближаться ещё раз с человеческой женщиной вампир не собирался, поскольку в каждой из них теперь видел Сианну и не хотел наступать на те же грабли, это была бы непростительная глупость и опрометчивость. Слишком дорого заплатил он за свою доверчивость, удар по гордости был настолько сильным, что даже смерть Сианны не смогла его смягчить. Она лгала с самого начала, даже настоящего имени ему не назвала, играла им, словно оловянным солдатиком, а наигравшись, просто швырнула в огонь, в котором в результате сгорела сама.