Разбуди меня к августу

Три дня мне не хотелось шевелиться. Потом поехал к родителям, занял свою комнату и там пролежал еще три дня. На четвертый собрался и поехал к себе, потому что материно нытье настроения не прибавляло – она слишком сильно обо мне беспокоится, а чрезмерное беспокойство бьет по нервам хуже равнодушия. Но откуда мне знать о равнодушии? Уж точно не от матери. На самом деле, я немного скучал – по той эйфорической двухсуточной беззаботности. Я немного простудился тупыми блужданиями по городу и залезаниями в бабкины квартиры через форточку. На фоне таких эмоций не хотелось ничего. Даже чуть сильнее, чем не хотелось раньше.

Съездил на мост. Идиотом повисел на перекладине целых десять минут, пока руки не устали. Завернул к торговому центру и выдал музыкантам стольник. Поборол раздражение от их фальшивой благодарности – дескать, с таким ремнем мог бы гораздо больше подкинуть. Вернулся домой. Лег спать. Семь вечера – рано для сна? Насрать. Я вообще начал просто просыпаться и засыпать в любое время, когда только приспичит.

На самом деле, я немного о ней думал. Не о ней даже, а о своем настроении рядом с ней.

Но, как любая интоксикация, это прошло. Договорились с Лешкой куда-нибудь выбраться вместе, а на месте уже обсудить, чем займемся в ближайшие дни. И послезавтра я о сквозняке уже не вспомню. Но как раз когда я уже распахнул дверь, навстречу шагнула она. Октябрина от моего появления в моем же собственном подъезде сильно вздрогнула – тоже не ожидала встречи именно здесь, и чуть не уронила коробку, на которую я и воззрился, сметая удивление показным равнодушием:

– Что это? Пицца?

– Ну… я подумала, что раз ты меня угощал, то теперь моя очередь.

Мне очень сильно захотелось пиццу. Даже пальцы защекотало.

– Ты же сказала, что не будешь звонить.

– А разве я звоню? – улыбнулась она совсем не виновато. – Не пригласишь? Есть очень хочется.

Только если ты останешься хотя бы на пару дней.

– Извини, но сейчас я занят. Дела. Я это не только что придумал – ты застала меня как раз за тем, что я ухожу.

И все же я отступил на шаг влево, а она просочилась в квартиру и продолжила заставлять кровоточить мой мозг:

– Даже если тебе в тех делах будет скучнее, чем здесь?

– Я бы с удовольствием, Октябрина, но, боюсь, твой отец свернет мне шею. Кстати, что ты ему про меня наплела?

– Правду, Май! Что ты раздавил меня своим очарованием!

– Ну-ну.

– Да ладно тебе! Мой папа замечательный, он просто тебя совсем не знает. Ты мне с первого взгляда тоже не зашел, но сейчас смотрю – вроде ничего. Хоть и надутый. Как какой-нибудь зазнавшийся перец, которого впервые девушка бросила в ночном клубе, не оставив номерка.

Ты мне тоже не с первого. И сейчас смотрю – все еще не очень. А это платье для вполне жаркого июля выглядит слишком плотным. Интересно, специально наряжаешься так, чтобы из толпы торчать?

– Я не надутый. Я вообще о тебе ни разу не вспомнил.

– Взаимно. Ты пиццу будешь?

Я всё буду. И еще поглядим, как это «всё» будет уворачиваться. Захлопнул дверь, скинул ботинки.

– Ладно. Но только при условии, что программа будет поинтереснее предыдущей.

– Что ты, Май! Теперь у нас ты режиссер. О, кстати, я тут подумала, что нам неплохо было бы обменяться номерами телефонов!

– Да что ты говоришь…

Она уже жевала первый кусок и с ним же во рту смешно отвечала, усевшись прямо на полу перед журнальным столиком:

– Ага. А то неудобно. Я к тебе уже несколько раз приезжала, позавчера в четыре была – тебя дома не было. Я с этой пиццей со среды таскаюсь!

– Что, правда? – я очень удивился такому признанию, как раз позавчера я вернулся домой полпятого. – Но пицца тогда уже несъедобная!

И тоже сел на пол, схватил другой кусок. Судя по вкусу, если Октябрина и приврала, то не слишком сильно. На сегодня будет уже значимым достижением не отравиться. Но черствую корку мы жевали наперегонки, боясь, как бы второму не досталось больше. И мышцы расслаблялись непроизвольно – как уже выработанный рефлекс. Я ведь ждал ее больше, чем гребаного сентября.

– И почему ты все-таки приперлась? Неужели так понравился, но прямо не говоришь?

– Ну да. Ты типа все говоришь прямо. Ладно, Май, я побегу, иди по своим делам. Было приятно повидаться. Позвоню тебе потом, чтобы не сваливаться как снег на голову в неподходящее время. – Она бойко вскочила на ноги.

– Стой, ты куда? – я немного испугался. – Раз уж приперлась, поехали чудить.

– Как именно? – она вроде бы заинтересовалась.

Я придумывал на ходу, лишь бы не ушла. Ведь я не мог просто попросить, чтобы не уходила. Снег на голову. Сквозняк.

– Прорабатывать детские травмы! Твои в прошлый раз проработали, теперь очередь моих. Едем в мою гимназию.

– О-о, ты учился в гимназии? – она почти брезгливо скривилась. – Хотя я могла и догадаться. И что там такого страшного происходило? Тебя однокласснички макали мордой в унитаз, как самого некрасивого? А тогда можно мне всех посмотреть?

Я растерялся от ее предположения, но тащил уже по подъезду. Машина, к удаче, припаркованная рядом, нас уже ждала.