Раздвоение личности

По правде говоря, ей очень хотелось есть, аж живот сводило от голода. Сардельки были толстые, аппетитные, с полосками поджаристой корочки по бокам, и вместе с капустой они пахли так, что голова кружилась, и тушеная с грибами картошка в широком обливном казанке тоже была аппетитной, а она, Ника, ничего не ела практически с утра. И как было бы хорошо махнуть на все рукой, сесть напротив Ивана за стол, и нагрузить себе на тарелку щедрую порцию и того, и другого!

Она не смогла бы есть при нем. Сидеть и жевать сардельку? Нет, конечно.

У нее фигурка — как у статуэтки, тонкая, девичья. И все — ради него, между прочим. Ника боялась измениться, потому что тогда она перестанет нравиться. А она ведь ему нравится. Просто он — осел упрямый.

Регина после родов поправилась почти на двадцать килограммов. А Ника — нет. Совершенно. Два, три килограмма — не в счет, этого даже не видно. Она решила тогда, что уж теперь-то Иван поймет, что к чему, и все встанет на свои места. Он ведь нормальный мужчина? У него есть глаза?!

Женщина, которая жует сардельку, нравиться не может. Прихлебывать чай — это еще ладно. Теребить вилкой кусочек торта, изображая отсутствие аппетита — тоже куда ни шло. Это же старая истина. Этому еще Скарлетт ОХара учила чернокожая нянька!

Тогда, раньше, Ника все наблюдала за Региной — похудеет та или нет? Заговаривая с мамой, сокрушалась, как же теперь сестра будет такой толстой? Куда она смотрит, разве можно?! Мама тоже начала вздыхать и сокрушаться, переписывать для Регины диеты, даже врача ей нашла, который лечил иглоукалыванием. На диеты сестра садиться не стала, к врачу не пошла, зато почти совсем перестала бывать у родителей. Только Иван заходил иногда, по выходным, к отцу, какие-то были у них дела, и почти всегда он заставал там Нику. Теща кормила его чем-нибудь вкусным, что Ника приготовила — она специально выискивала рецепты, чтобы приготовить новое, интересное. Мама восхищалась — ну, какая же молодец дочка! Иван просто ел и говорил спасибо. Еще мама спрашивала — как там Риша, совсем не похудела? Или, все-таки, хоть чуть-чуть?.. Иван пожимал плечами. Ника ликовала. Ей казалось, что получить свое — дело какого-то года, может, двух. Совсем недолго.

Рина похудела через несколько нет, как-то постепенно, незаметно, и ни разу не поплакалась на свою фигуру, и не рассказывала про способ, который ей помог. Вроде бы — так как-то, само собой. Когда Ника впервые увидела ее стройную, в джинсах, играющую с Виталиком в волейбол на траве — они впервые за долгое время вместе выехали на природу — так вот, Ника села и заплакала…

— Может, поешь все-таки? — поинтересовался Иван, прикончив свою порцию.

— Нет, спасибо. Я сегодня хорошо пообедала. До сих пор не хочется.

— Тогда пошли?

Хотя бы из вежливости не торопился выставить ее за дверь! Набил наскоро брюхо, и заявляет — пожалуйста, на выход.

Она первая прошла в прихожую, сдернула свою шубку с вешалки и торопливо надела. Прислонилась к двери, ожидая, пока он оденется. Сумку с полученным факсом она прижала к груди.

Пусть он такой осел. По крайней мере, он ей помог. Она теперь будет если и не богатой, то, хотя бы, свободной. У нее будут собственные деньги — это и значит быть свободной! И счастливой.

У него новая куртка, она заметила. И выглядит хорошо. Такая вещь может быть у мужчины, который понимает толк в жизни. Если бы он был с ней, у него были бы только такие вещи.

Она сказала:

— Красивая куртка. Тебе идет.

— У твоей сестры хороший вкус.

— Неужели?! Это она купила, да? — Ника рассмеялась, и Ивану это не понравилось. Должно последовать продолжение.

И точно.

— Тогда ладно, — Ника милостиво улыбнулась. — А то ведь я, правда, решила, что она себе кого-нибудь завела. Телефон такой у нее, штучки разные, смотреть даже стала по-другому. Видно, я ошиблась. Мужчины не покупают обновки мужьям своих женщин. Или покупают?..

Сгрести ее и выкинуть за дверь, вот что нужно сделать…

Он посмотрел так, что Ника испугалась. Конечно, не следовало так говорить.

Ее просто понесло. Она развлекается так, разве не ясно? Шутит. Ничего страшного. Может она позволить себе хотя бы пошутить, если больше ничего нельзя?

Он вспомнил про духи и подумал, что запросто может выйти из себя, если она не прекратит сейчас же.

— Ринка растранжирила премию, — объяснил он ровным голосом. — Так иногда поступают даже самые благоразумные из вас.

Стоило побороться за то, чтобы сохранить хрупкое равновесие между ними. Без ссор, без этой душераздирающей музыки нервов. Это дорого обходится. Потому что они родственники.

Словно не слыша, Ника весело продолжала:

— Имей в виду, когда у женщины меняется взгляд — это серьезно. Думаю — ну, наконец-то. Пора бы уж. А ты, конечно, никогда в жизни бы не догадался!

Она уже не могла остановиться. Точнее, могла, конечно, могла. Но зачем? Что ей за это будет?! А так — хоть какое-то развлечение. Пусть злится, только не будет таким… Таким серьезным и насмешливым, таким равнодушным. Помогает ей, благодетель!

Он ее неприкрытой наглости он даже растерялся. Ника смотрела в упор, улыбалась и ждала, что он ответит.