Читаем Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений полностью

Итак, этот беглец из науки сформулировал свои соображения: наука занимается только деньгами и насилием, хотя должна обеспечивать социальную справедливость. В отвращении Уэндта к науке просматривается твердое профессиональное кредо, согласно которому наука должна быть чистой и не связанной с торговлей и властью, сосредоточиваться на удовлетворении человеческих потребностей и на справедливости. Без пяти минут химик усвоил вполне достаточно из своей вводной научной подготовки, чтобы увиденное встревожило его[387].

Социолог из Вашингтонского университета Джеффри Шевиц проинтервьюировал группу ученых, работавших на оборону в 1970-е годы, и открыто спросил об их роли в производстве оружия во время войны во Вьетнаме, с которой многие из них были не согласны. В отчете Шевиц делает акцент на том, как именно ученые и инженеры обозначали границы своей ответственности за то, в чем участвовали. Одни подчеркивали, что их вклад был относительно далек от «напалма или чего-либо конкретного». Они, например, участвовали только в изготовлении «ламп бегущей волны», сбивавших с толку вражеские радиолокаторы и снижавших вероятность поражения американских самолетов. Другие представляли себя беспомощными и незначительными: они были слишком мелкими, чтобы заметно влиять на ситуацию («мой протест ничего бы не изменил»). Третьи говорили, что работали над оружием, но протестовали против войны другими способами, например наклеивали стикеры с призывом к миру на бампер своего автомобиля или за ланчем рассуждали об антивоенном движении с другими учеными. По словам одного инженера-электрика, участвовавшего в разработке «улучшенных» дистанционных взрывателей, он и члены его группы понимали, что «назначение всех дистанционных взрывателей – увеличение поражающей силы. Знать об этом было отвратительно, но мы сознавали, что делаем. Всех нас очень беспокоило, что у такого остроумного устройства и интересного технического решения» единственным заказчиком являлись ВВС США. Однако, отметил он, «у нас были конкуренты. Если бы мы не сделали это устройство, его сделали бы они»[388].

Шевиц также опросил «отказников» – ученых и инженеров, покинувших оборонную промышленность. Один инженер сообщил, что, работая над новой задачей – «очень увлекательной с аналитической точки зрения», он «начал все больше и больше беспокоиться из-за ее характера», связанного с расчетами оптимального курса захода самолета на город с целью бомбометания без опасности быть сбитым. Другой отказник ответил: «Мне никогда не приходило в голову, что геологические науки могут быть ориентированы на военные нужды». Шевиц беседовал также с ведущим химиком под именем «Мэри», которая доросла до высшей управленческой должности в Стэнфордском исследовательском институте, но из-за разочарования в работе подала заявление об уходе. За долгую карьеру, начавшуюся во время Второй мировой войны, она успела поработать над атомными бомбами, процессами горения, баллистическими ракетами и взрывчатыми веществами – над всем, что, по ее словам, «можно использовать для убийства людей». Теперь она хотела уйти и «заняться чем-то хорошим». Для нее был важен вопрос времени. Она посвятила часть своей профессиональной жизни поражению людей. Теперь, как сказала она Шевицу, это время кончилось[389].

Судя по всему, расчет верного соотношения – баланса насилия и блага для человечества – являлся одной из стратегий. В марте 1969 года Рональд Пробстин с коллегами-исследователями из Лаборатории гидродинамики Массачусетского технологического института объявил, что «целенаправленно изменил» характер своей работы. Он сократил объем исследований, финансируемых военными, со 100 % до 35 %, а остальные 65 % посвятил «социально ориентированной тематике»[390].

Физик Брайан Изли, принятый в Сассекский университет в 1964 году в качестве преподавателя, вместо этого стал плодовитым историком науки и специалистом в области науковедения. Он перешел на другой факультет после двухлетнего пребывания в Бразилии, где преподавал физику и был шокирован тем, как бразильское государство использует ученых и науку. Его книги (четыре примерно за десятилетие), опирающиеся на теорию феминизма и пронизанные свободолюбивым, сатирическим, вольным духом, не слишком часто цитируются в области истории науки, но позволяют поднять интересные вопросы.

Изли объясняет многие социальные и политические проблемы мизогинией и неуверенной в себе маскулинностью. «Освобождение и цели науки» (1973 год), «Охота на ведьм, магия и новая философия: Введение в дебаты о научной революции 1450–1750 годов» (1980 год), «Наука и сексуальное подавление: Конфронтация патриархата с женщинами и природой» (1981 год) и «Порождение немыслимого: Маскулинность, ученые и гонка ядерных вооружений» (1983 год) – все эти книги высказывают новаторские и феминистские идеи о происхождении и практике науки.

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжные проекты Дмитрия Зимина

Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?
Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

В течение большей части прошедшего столетия наука была чрезмерно осторожна и скептична в отношении интеллекта животных. Исследователи поведения животных либо не задумывались об их интеллекте, либо отвергали само это понятие. Большинство обходило эту тему стороной. Но времена меняются. Не проходит и недели, как появляются новые сообщения о сложности познавательных процессов у животных, часто сопровождающиеся видеоматериалами в Интернете в качестве подтверждения.Какие способы коммуникации практикуют животные и есть ли у них подобие речи? Могут ли животные узнавать себя в зеркале? Свойственны ли животным дружба и душевная привязанность? Ведут ли они войны и мирные переговоры? В книге читатели узнают ответы на эти вопросы, а также, например, что крысы могут сожалеть о принятых ими решениях, воро́ны изготавливают инструменты, осьминоги узнают человеческие лица, а специальные нейроны позволяют обезьянам учиться на ошибках друг друга. Ученые открыто говорят о культуре животных, их способности к сопереживанию и дружбе. Запретных тем больше не существует, в том числе и в области разума, который раньше считался исключительной принадлежностью человека.Автор рассказывает об истории этологии, о жестоких спорах с бихевиористами, а главное — об огромной экспериментальной работе и наблюдениях за естественным поведением животных. Анализируя пути становления мыслительных процессов в ходе эволюционной истории различных видов, Франс де Вааль убедительно показывает, что человек в этом ряду — лишь одно из многих мыслящих существ.* * *Эта книга издана в рамках программы «Книжные проекты Дмитрия Зимина» и продолжает серию «Библиотека фонда «Династия». Дмитрий Борисович Зимин — основатель компании «Вымпелком» (Beeline), фонда некоммерческих программ «Династия» и фонда «Московское время».Программа «Книжные проекты Дмитрия Зимина» объединяет три проекта, хорошо знакомые читательской аудитории: издание научно-популярных переводных книг «Библиотека фонда «Династия», издательское направление фонда «Московское время» и премию в области русскоязычной научно-популярной литературы «Просветитель».

Франс де Вааль

Биология, биофизика, биохимия / Педагогика / Образование и наука
Скептик. Рациональный взгляд на мир
Скептик. Рациональный взгляд на мир

Идея писать о науке для широкой публики возникла у Шермера после прочтения статей эволюционного биолога и палеонтолога Стивена Гулда, который считал, что «захватывающая действительность природы не должна исключаться из сферы литературных усилий».В книге 75 увлекательных и остроумных статей, из которых читатель узнает о проницательности Дарвина, о том, чем голые факты отличаются от научных, о том, почему высадка американцев на Луну все-таки состоялась, отчего умные люди верят в глупости и даже образование их не спасает, и почему вода из-под крана ничуть не хуже той, что в бутылках.Наука, скептицизм, инопланетяне и НЛО, альтернативная медицина, человеческая природа и эволюция – это далеко не весь перечень тем, о которых написал главный американский скептик. Майкл Шермер призывает читателя сохранять рациональный взгляд на мир, учит анализировать факты и скептически относиться ко всему, что кажется очевидным.

Майкл Брант Шермер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов

Эта книга — воспоминания о более чем двадцати годах знакомства известного приматолога Роберта Сапольски с Восточной Африкой. Будучи совсем еще молодым ученым, автор впервые приехал в заповедник в Кении с намерением проверить на диких павианах свои догадки о природе стресса у людей, что не удивительно, учитывая, насколько похожи приматы на людей в своих биологических и психологических реакциях. Собственно, и себя самого Сапольски не отделяет от своих подопечных — подопытных животных, что очевидно уже из названия книги. И это придает повествованию особое обаяние и мощь. Вместе с автором, давшим своим любимцам библейские имена, мы узнаем об их жизни, страданиях, любви, соперничестве, борьбе за власть, болезнях и смерти. Не менее яркие персонажи книги — местные жители: фермеры, егеря, мелкие начальники и простые работяги. За два десятилетия в Африке Сапольски переживает и собственные опасные приключения, и трагедии друзей, и смены политических режимов — и пишет об этом так, что чувствуешь себя почти участником событий.

Роберт Сапольски

Биографии и Мемуары / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное