Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений

Например, в описании создания атомных бомб («Порождение немыслимого») Изли анализирует язык и социальную практику сообщества разработчиков ядерного оружия, подчеркивая незрелый и мизогинный характер его культуры. Он прослеживает многие признаки общепринятого восприятия бомб как живых существ, причем мужского или женского пола. После неудачных первых испытаний бомб в Ливерморе другие физики заявили, что в этой лаборатории делают «девочек». А Эдварда Теллера критики, желая оскорбить его, назвали «матерью» водородной бомбы, а не «отцом»: Стэнли Улам придумал идею и «осеменил» ею Теллера – в такой формулировке Теллер становился слабым партнером, «женщиной». Изли представляет всю программу разработки атомной бомбы как проявление неуверенной в себе маскулинности, породившей жестокое покорение природы, движимое не реальными человеческими или даже политическими потребностями, а глубинной яростью, тем, что он называл «завистью к матке»[391].

Отклики Изли на милитаризацию науки имели необычайно широкий диапазон и включали основательный анализ источников науки в целом. Его единственная книга, получившая много отзывов, – это изданная в 1980 году «Охота на ведьм, магия и новая философия». В своей эмоциональной рецензии 1982 года историк науки и медицины Рой Портер выразил одновременно энтузиазм и замешательство, назвав книгу «настолько же обескураживающей, насколько и впечатляющей»[392]. Это, пожалуй, справедливая оценка работы Изли в целом. Он умер в конце 2012 года, но у него до сих пор есть преданные сторонники[393]. В отличие от множества историков, рассказывающих о физиках-ядерщиках с акцентом на их блистательности, Изли представил их как военных преступников.

Сэмюел Стюарт Уэст – еще один из критиков, поставивший под вопрос культуру физики. Подобно Изли, он сменил род занятий и ушел из физики в социологию. Уэст получил степень по физике в Калифорнийском технологическом институте, завершив работу над докторской диссертацией в 1934 году, и опубликовал ряд статей в изданиях по геофизике в 1941-м и в 1950 году. Затем он получил магистерскую степень по социологии в Вашингтонском университете в Сиэтле и начал писать статьи о нравах сообщества, которое покинул.

Калтех в 1930-е годы давал все основания для разочарования того рода, что он начал испытывать. Кайзер ясно показал, как старшее поколение физиков реагировало на безудержный энтузиазм в сфере физических исследований после 1945 года. Лидеров в этой области знания беспокоило то, что ученые больше не видели в науке призвания. Выпускники университетов искали место работы, развлечения в свободное время и дом в пригороде, да и учили их быть менеджерами и бюрократами, а не мыслителями-новаторами[394]. Однако опубликованная в 1960 году гневная статья Уэста, где он подверг сомнению «идеологию академических ученых», касалась намного более серьезных проблем, чем пригородное домостроительство или интеллектуальная посредственность.

Уэст опросил 57 университетских ученых. Он пытался выяснить, насколько они вольны вести научный поиск и делать выводы на основе фактов, а также степень их беспристрастности, непредвзятости и групповой лояльности. Он оценивал и творческий подход. В пояснении к своей исследовательской программе Уэст писал: «Принято считать, что люди, занятые научными исследованиями, придерживаются комплекса нравственных ценностей, описывающих идеальные типы поведения, которые способствуют производству нового знания. Однако во многих перечнях, которые можно найти в литературе, эти ценности варьируют от интуитивных до в лучшем случае спекулятивных». Далее он перечислял ценности, которые нашел в книге историка науки Бернарда Барбера «Наука и социальный порядок», изданной в 1952 году. В их числе были эмоциональная нейтральность, вера в рациональность, универсализм, бескорыстие, беспристрастность и (несколько не соответствующая текущему моменту) свобода. Уэст поставил под сомнение эти предполагаемые ценности, отметив, что «вера в рациональность, в сущности, иррациональна». Он сделал вывод, что нравственные ценности, связанные с научными исследованиями, мифологичны: «классическая нравственность науки» не была связана с ростом производительности и любой руководитель лаборатории должен был понимать, что в ней в действительности происходит. «Очевидно, если когда-либо и существовало устойчивое согласие в отношении научных ценностей, то оно недолго сохранялось после 1920 года. Возможно, оно всегда было не более чем мифом», – заключил Уэст[395].