Нейтральная полоса (или ничейное пространство между траншеями) представляла собой никем не занятую, формально «спорную» территорию, хотя, пожалуй, это не слишком подходящее слово (рис. 7). Она могла быть как совсем узкой, меньше 20 м, так и широкой, почти километр, но обычно имела ширину порядка 200 м – меньше типичного нью-йоркского квартала. Несмотря на близость противника, противоборствующие стороны видели друг друга лишь изредка. Французские и британские войска активно циркулировали. Немецкие солдаты могли просидеть два года, в сущности, в одной и той же маленькой секции траншей.
Неподвижность траншей, после того как линии фронта стабилизировались и участники военных действий окопались, толкала на крайние технологические решения. Одним из них стало химическое оружие.
Война 1914–1918 годов была единственным мировым военным конфликтом, в котором все стороны регулярно применяли химическое оружие. Химики обещали, что химическое оружие станет выходом из тупика, однако этого не произошло, а все участники стали широко применять химическое оружие. Использование в стратегических целях иприта, хлора, фосгена и других удушающих и отравляющих химических веществ, наблюдавшееся во время Первой мировой войны, никогда больше не повторялось по неясным причинам[97]
.Рис. 7.
Аэрофотоснимок деревни Тьепваль с немецкими траншеями первой линии и поддержки во время обстрела британской артиллерией.В определенном смысле химическое оружие в 1914 году не было новинкой. Мышьяковистые газы применялись еще в 1500 году, а может быть, и раньше. Книги с древними рецептами из разных частей света свидетельствуют, что ядовитые зловонные газы издавна считались боевым средством, а сера и дым регулярно применялись во время осад. Однако в Первую мировую войну все было иначе. На ней для уничтожения людей использовалось знание биологических процессов, происходящих в организме человека. Ружья и мечи были жестоким и кровавым оружием – грубыми инструментами. Химическое оружие было изощренным, опиралось на лабораторную науку и убивало людей словно насекомых[98]
.Видный немецкий химик Фриц Габер, позднее получивший Нобелевскую премию за процесс синтеза аммиака, возглавил разработку химического оружия в Германии. Габер руководил Институтом физической химии кайзера Вильгельма в Берлине. Он был влиятельным ученым и настоял на приглашении Альберта Эйнштейна на работу в Берлин из Праги в 1912 году. Всецело преданный делу развития химии в Германии, он видел в войне возможность повысить ценность этой науки в глазах государства.
В момент официального начала войны в июле 1914 года Габер находился в отпуске. Он сразу же попытался уйти на фронт добровольцем, но получил отказ из-за возраста. Вместо этого его назначили главой химического департамента только что созданной Комиссии по сырьевым материалам в составе военного министерства. Его опыт поиска альтернативных веществ для использования в различных промышленных процессах мог пригодиться в решении проблем нехватки сырья для военного производства в Германии. Он также экспериментировал с новыми типами взрывчатых веществ (из-за взрыва в одном из этих экспериментов погиб его коллега). Главная проблема, над которой бился Габер в первые месяцы войны, была связан с азотом, точнее, с производством достаточного количества нитрата натрия, являвшегося сырьем как для взрывчатых веществ, так и для азотных удобрений[99]
.Вскоре, однако, внимание Габера переключилось на химическое оружие. Это был его собственный выбор. Он все активнее изучал аспекты применения удушающих и отравляющих газов, а для решения проблем собрал квалифицированных ученых и специалистов из разных областей науки. Проблемы касались не только массового производства и эффективности, но и средств доставки. Как доставить данное оружие на поле боя и применить так, чтобы не причинить вред собственным войскам? Ему нужны были инженеры, врачи, химики, метеорологи. Ему нужно было предсказывать воздействие как на окружающую среду, так и на биологические объекты.
Армия Германии быстро сделала программу Габера по разработке химического оружия приоритетной. Любого офицера по выбору Габера назначали и переводили в его организацию. Он привлек к работе группу молодых немецких ученых, в том числе Отто Гана, впоследствии удостоенного Нобелевской премии за понимание механизма деления ядер. Среди них также были Джеймс Франк – физик, который позднее эмигрировал в Соединенные Штаты, также получил Нобелевскую премию, участвовал в Манхэттенском проекте и стал главным автором «Доклада Франка» в мае 1945 года; Ганс Гейгер, впоследствии создатель счетчика Гейгера – Мюллера для измерения радиоактивности, и Густав Герц, физик, также ставший лауреатом Нобелевской премии в 1925 году за работу по ионизации. Как свидетельствует этот неполный список, в группе было много дарований[100]
.