Читаем Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений полностью

Нейтральная полоса (или ничейное пространство между траншеями) представляла собой никем не занятую, формально «спорную» территорию, хотя, пожалуй, это не слишком подходящее слово (рис. 7). Она могла быть как совсем узкой, меньше 20 м, так и широкой, почти километр, но обычно имела ширину порядка 200 м – меньше типичного нью-йоркского квартала. Несмотря на близость противника, противоборствующие стороны видели друг друга лишь изредка. Французские и британские войска активно циркулировали. Немецкие солдаты могли просидеть два года, в сущности, в одной и той же маленькой секции траншей.

Неподвижность траншей, после того как линии фронта стабилизировались и участники военных действий окопались, толкала на крайние технологические решения. Одним из них стало химическое оружие.

Война 1914–1918 годов была единственным мировым военным конфликтом, в котором все стороны регулярно применяли химическое оружие. Химики обещали, что химическое оружие станет выходом из тупика, однако этого не произошло, а все участники стали широко применять химическое оружие. Использование в стратегических целях иприта, хлора, фосгена и других удушающих и отравляющих химических веществ, наблюдавшееся во время Первой мировой войны, никогда больше не повторялось по неясным причинам[97].


Рис. 7. Аэрофотоснимок деревни Тьепваль с немецкими траншеями первой линии и поддержки во время обстрела британской артиллерией. Image © Imperial War Museum


В определенном смысле химическое оружие в 1914 году не было новинкой. Мышьяковистые газы применялись еще в 1500 году, а может быть, и раньше. Книги с древними рецептами из разных частей света свидетельствуют, что ядовитые зловонные газы издавна считались боевым средством, а сера и дым регулярно применялись во время осад. Однако в Первую мировую войну все было иначе. На ней для уничтожения людей использовалось знание биологических процессов, происходящих в организме человека. Ружья и мечи были жестоким и кровавым оружием – грубыми инструментами. Химическое оружие было изощренным, опиралось на лабораторную науку и убивало людей словно насекомых[98].

Видный немецкий химик Фриц Габер, позднее получивший Нобелевскую премию за процесс синтеза аммиака, возглавил разработку химического оружия в Германии. Габер руководил Институтом физической химии кайзера Вильгельма в Берлине. Он был влиятельным ученым и настоял на приглашении Альберта Эйнштейна на работу в Берлин из Праги в 1912 году. Всецело преданный делу развития химии в Германии, он видел в войне возможность повысить ценность этой науки в глазах государства.

В момент официального начала войны в июле 1914 года Габер находился в отпуске. Он сразу же попытался уйти на фронт добровольцем, но получил отказ из-за возраста. Вместо этого его назначили главой химического департамента только что созданной Комиссии по сырьевым материалам в составе военного министерства. Его опыт поиска альтернативных веществ для использования в различных промышленных процессах мог пригодиться в решении проблем нехватки сырья для военного производства в Германии. Он также экспериментировал с новыми типами взрывчатых веществ (из-за взрыва в одном из этих экспериментов погиб его коллега). Главная проблема, над которой бился Габер в первые месяцы войны, была связан с азотом, точнее, с производством достаточного количества нитрата натрия, являвшегося сырьем как для взрывчатых веществ, так и для азотных удобрений[99].

Вскоре, однако, внимание Габера переключилось на химическое оружие. Это был его собственный выбор. Он все активнее изучал аспекты применения удушающих и отравляющих газов, а для решения проблем собрал квалифицированных ученых и специалистов из разных областей науки. Проблемы касались не только массового производства и эффективности, но и средств доставки. Как доставить данное оружие на поле боя и применить так, чтобы не причинить вред собственным войскам? Ему нужны были инженеры, врачи, химики, метеорологи. Ему нужно было предсказывать воздействие как на окружающую среду, так и на биологические объекты.

Армия Германии быстро сделала программу Габера по разработке химического оружия приоритетной. Любого офицера по выбору Габера назначали и переводили в его организацию. Он привлек к работе группу молодых немецких ученых, в том числе Отто Гана, впоследствии удостоенного Нобелевской премии за понимание механизма деления ядер. Среди них также были Джеймс Франк – физик, который позднее эмигрировал в Соединенные Штаты, также получил Нобелевскую премию, участвовал в Манхэттенском проекте и стал главным автором «Доклада Франка» в мае 1945 года; Ганс Гейгер, впоследствии создатель счетчика Гейгера – Мюллера для измерения радиоактивности, и Густав Герц, физик, также ставший лауреатом Нобелевской премии в 1925 году за работу по ионизации. Как свидетельствует этот неполный список, в группе было много дарований[100].

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжные проекты Дмитрия Зимина

Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?
Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

В течение большей части прошедшего столетия наука была чрезмерно осторожна и скептична в отношении интеллекта животных. Исследователи поведения животных либо не задумывались об их интеллекте, либо отвергали само это понятие. Большинство обходило эту тему стороной. Но времена меняются. Не проходит и недели, как появляются новые сообщения о сложности познавательных процессов у животных, часто сопровождающиеся видеоматериалами в Интернете в качестве подтверждения.Какие способы коммуникации практикуют животные и есть ли у них подобие речи? Могут ли животные узнавать себя в зеркале? Свойственны ли животным дружба и душевная привязанность? Ведут ли они войны и мирные переговоры? В книге читатели узнают ответы на эти вопросы, а также, например, что крысы могут сожалеть о принятых ими решениях, воро́ны изготавливают инструменты, осьминоги узнают человеческие лица, а специальные нейроны позволяют обезьянам учиться на ошибках друг друга. Ученые открыто говорят о культуре животных, их способности к сопереживанию и дружбе. Запретных тем больше не существует, в том числе и в области разума, который раньше считался исключительной принадлежностью человека.Автор рассказывает об истории этологии, о жестоких спорах с бихевиористами, а главное — об огромной экспериментальной работе и наблюдениях за естественным поведением животных. Анализируя пути становления мыслительных процессов в ходе эволюционной истории различных видов, Франс де Вааль убедительно показывает, что человек в этом ряду — лишь одно из многих мыслящих существ.* * *Эта книга издана в рамках программы «Книжные проекты Дмитрия Зимина» и продолжает серию «Библиотека фонда «Династия». Дмитрий Борисович Зимин — основатель компании «Вымпелком» (Beeline), фонда некоммерческих программ «Династия» и фонда «Московское время».Программа «Книжные проекты Дмитрия Зимина» объединяет три проекта, хорошо знакомые читательской аудитории: издание научно-популярных переводных книг «Библиотека фонда «Династия», издательское направление фонда «Московское время» и премию в области русскоязычной научно-популярной литературы «Просветитель».

Франс де Вааль

Биология, биофизика, биохимия / Педагогика / Образование и наука
Скептик. Рациональный взгляд на мир
Скептик. Рациональный взгляд на мир

Идея писать о науке для широкой публики возникла у Шермера после прочтения статей эволюционного биолога и палеонтолога Стивена Гулда, который считал, что «захватывающая действительность природы не должна исключаться из сферы литературных усилий».В книге 75 увлекательных и остроумных статей, из которых читатель узнает о проницательности Дарвина, о том, чем голые факты отличаются от научных, о том, почему высадка американцев на Луну все-таки состоялась, отчего умные люди верят в глупости и даже образование их не спасает, и почему вода из-под крана ничуть не хуже той, что в бутылках.Наука, скептицизм, инопланетяне и НЛО, альтернативная медицина, человеческая природа и эволюция – это далеко не весь перечень тем, о которых написал главный американский скептик. Майкл Шермер призывает читателя сохранять рациональный взгляд на мир, учит анализировать факты и скептически относиться ко всему, что кажется очевидным.

Майкл Брант Шермер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов

Эта книга — воспоминания о более чем двадцати годах знакомства известного приматолога Роберта Сапольски с Восточной Африкой. Будучи совсем еще молодым ученым, автор впервые приехал в заповедник в Кении с намерением проверить на диких павианах свои догадки о природе стресса у людей, что не удивительно, учитывая, насколько похожи приматы на людей в своих биологических и психологических реакциях. Собственно, и себя самого Сапольски не отделяет от своих подопечных — подопытных животных, что очевидно уже из названия книги. И это придает повествованию особое обаяние и мощь. Вместе с автором, давшим своим любимцам библейские имена, мы узнаем об их жизни, страданиях, любви, соперничестве, борьбе за власть, болезнях и смерти. Не менее яркие персонажи книги — местные жители: фермеры, егеря, мелкие начальники и простые работяги. За два десятилетия в Африке Сапольски переживает и собственные опасные приключения, и трагедии друзей, и смены политических режимов — и пишет об этом так, что чувствуешь себя почти участником событий.

Роберт Сапольски

Биографии и Мемуары / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное