Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений

Таким образом, исследования в области биомедицины в Хиросиме и Нагасаки были ориентированы на предсказание биологического выживания человека. Города стали источником клинических данных, материалов аутопсии и младенцев, на которых можно было наблюдать генетические последствия. Хранение биологических материалов, взятых у выживших, иногда кажется обязательным, хотя его цели вызывают вопросы. Японские специалисты сохраняли зубы, образцы крови и опухоли выживших по причинам, временами чуть ли не духовным и философским. Биологические образцы являлись своего рода талисманом от реализации риска. Собранные в ходе биомедицинских исследований в эпицентре ядерного взрыва образцы несут следы воздействия энергии, которая угрожает будущему человечества. Эти следы можно использовать для дозиметрии (определения полученных доз гамма– и нейтронного излучения по зубной эмали), оценки риска развития раковых заболеваний и решения проблем растущей потребности в энергии по всему миру. Сухие технические отчеты о генетических данных вряд ли помогут держать под контролем «судьбу человечества». В спектре электронного парамагнитного резонанса зубной эмали неразрывно сплелись смерть, кара божья, небеса и ад[207].

Уникальная ценность того, что остается от выживших, – постоянная тема научных построений. «Понимание воздействия радиации на человеческий геном остается важной задачей, и у RERF имеются ценные биообразцы, которые помогут человечеству узнать, насколько геном восприимчив к радиации и в какой мере генетическая изменчивость сказывается на передаче последствий облучения другим поколениям» – гласит отчет 2012 года о банке биологических образцов RERF. Ценные биообразцы позволяют вести эпидемиологические исследования без конца, открывают возможность изучать выживших вечно. RERF строит планы на следующие 20 лет. «Через 20 лет практически никого из выживших уже не будет на свете. Означает ли это конец RERF? – сказал директор фонда по научной работе Оцура Нива журналисту в 2015 году. – Нет. Мы намерены продолжать работу, делать что-то для следующего поколения»[208].

И организация, и данные воспринимаются как вечные.

Хиросима и Нагасаки были уничтожены и поэтому стали бесценными. Ущерб, причиненный им, превратился в научный, политический и организационный ресурс, собрание косвенных данных, созданных неуправляемым насилием. Бомбардировщик заходит на цель вовсе не для того, чтобы получать знания в ходе контролируемого эксперимента. Подобные события – противоположность контролируемым. Тем не менее руины городов как в Германии, так и в Японии стали критически важными испытательными полигонами. Разные группы исследователей преследовали в Хиросиме и Нагасаки разные цели – подтвердить значимость военно-воздушных сил, подчеркнуть свою роль в создании бомбы или оценить последствия медицинского характера – и выбирали из обилия эффектов нужные данные.

Как ни странно, из этих официальных отчетов выпали систематические попытки понять социальные и психологические последствия бомбардировок. Сначала специалисты союзников, большинство из которых почти ничего не знали о Японии, придерживались убеждения, что японцы – сплошь стоики, а их психология настолько отличается от психологии других потенциальных жертв атомной бомбы (то есть жителей Соединенных Штатов), что социальные и психологические исследования будут бесполезными, неприменимыми к другим местам. Если физические данные о зданиях и железнодорожных линиях могли использоваться в политике и науке, а данные об организмах, выживших после атомного взрыва, могли быть релевантными для всех людей, то психологические и социальные наблюдения, очевидно, не рассматривались союзниками как пригодные для обобщения или переноса.

Например, сотрудники Комиссии по изучению последствий атомных взрывов сосредоточились исключительно на биологических последствиях. Они не занимались социальными и психологическими последствиями, хотя видели их повсюду. Даже физики из MED отметили в своем отчете, что «атомный взрыв почти полностью уничтожил Хиросиму как город… даже если здания и сооружения не были бы разрушены, нормальная городская жизнь все равно бы полностью прекратилась». Факт социальной травмы был известен, наблюдаем и признан, но руководители и ученые США не сразу разглядели в нем ресурс для создания нового знания о психологическом и социальном воздействии травмы.