Читаем Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений полностью

На войне человек является как оружием, так и мишенью. Война – это сфера интенсивного взаимодействия, где физические возможности человека доводятся до предела, а ранение служит ключевой формой доказательства, как научного, так и политического. Раненый человек – это свидетельство победы или поражения. Это еще и научное свидетельство возможностей и ограничений организма. В биологии и медицине, сосредоточенных на возможностях человека с точки зрения войны, очень ясно видна двойственная природа знаний о том, как исцелять и поражать. Они сплетены так тесно, что их бывает трудно разделить.

В XX веке ученые и врачи, стремящиеся решить задачи современных вооруженных сил, начали создавать детальную картину человеческого организма как мишени. Они выискивали наилучшие способы как его разрушения, так и поддержания функционирования, чтобы позволить человеку продолжить уничтожение других людей. В каком-то смысле это очевидно, но не тривиально для нашего понимания войны и современных биомедицинских наук[218].

Чтобы показать, как развертывался этот процесс, я обращаюсь к области биомедицины, где подобный взгляд очень важен. Я рассматриваю развитие авиационной медицины, полевые исследования тяжело раненных на передовой во время Второй мировой войны, исследования на экспериментальном поле боя во время войны в Корее и попытки в конце XX века понять биомедицинские последствия воздействия химических веществ на американские войска во Вьетнаме и в ходе первой войны в Персидском заливе. Объектом этих исследований были американские войска – солдаты, чьи ранения и переживания стали источником разнообразных косвенных данных. Меня интересует прежде всего, как изучали ранения, с тем чтобы научиться причинять их более эффективно.

Научные исследования военного характера нередко выглядят как нечто, ориентированное на насилие. В 1943 году физиолог из Йеля Джон Фултон описывал коллеге головной мозг как «полужидкую субстанцию, неупруго взвешенную в спинномозговой жидкости внутри жесткой коробки»[219]. Фултон выбирал свойства мозга, связанные с его уничтожением с помощью огнестрельного оружия. Я полагаю, что его взгляд отражал появление после 1900 года комплекса биомедицинских дисциплин, рассматривавших тело человека как цель для поражения.

Научные исследования ранений человека, о которых я здесь говорю, – это исторические свидетельства того, как рассматривался человек – какое значение он имел – во все более жестокой индустриализованной научно-технической войне XX века. Война пробудила интерес к экстремальным физическим состояниям в результате ранений и стресса, состояниям, которые можно было изучать «естественным образом» на поле боя или в лабораторных условиях. Этот интерес был отражением ужасных переживаний Первой мировой войны.

Многие руководители в научном сообществе Соединенных Штатов в 1940-х годов участвовали в Первой мировой войне – кто как разработчик химического оружия, а кто как солдат на передовой. Эта война, поставлявшая отравленных газом, раненных артиллерийским и пулеметным огнем, была войной молодых. Они знали, как технологическое изменение меняет воздействие на организм, даже если и не говорили об этом. Когда их внимание обратилось к физическому риску для организма в 1930-х годах и в дальнейшем, они, судя по всему, воспринимали человека как систему, которая рутинно подвергается колоссальному стрессу, разрывается, раздавливается, замерзает, голодает, отравляется и простреливается пулями. Нужно было протестировать и понять ее возможности и свойства в качестве мишени.

Подобно тому, как поразительные исследования Кэролайн Байнум (средневековых представлений о воскресении мертвых и бессмертии тела) помогают понять социальную жизнь людей в давние времена, научные представления о раненых на войне позволяют лучше понять XX век[220]. Научные исследования тупых травм, голода, обморожений, морской болезни, шока, раневой баллистики и высотной гипоксии используются в хирургии, чтобы (в конечном счете) восстановить организм солдата и дать ему возможность продолжить уничтожение врага. Знание о том, сколько времени организм человека может функционировать при экстремальном холоде, кровопотере, отсутствии еды и нехватке кислорода, было важно в контексте научно-технической войны. Критическая значимость вопросов нанесения телесных повреждений в биомедицине XX века объяснялась особенностями ведения войны.

Самолет был новой технологией, с появлением которой человек оказался в невиданных ранее условиях. Авиационная медицина стала ответом на медицинские проблемы, связанные с полетами.

Возможность летать быстро приспособили к своим нуждам вооруженные силы мира. Всего шесть лет прошло между пробным полетом братьев Райт около городка Китти-Хок в конце 1903 года и первой покупкой американскими военными их самолета в 1909 году. Этот самолет положил начало созданию авиационного дивизиона корпуса связи США. Другие армии проявили такой же энтузиазм. Авиационная промышленность возникла как ответ на потребности военных.

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжные проекты Дмитрия Зимина

Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?
Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

В течение большей части прошедшего столетия наука была чрезмерно осторожна и скептична в отношении интеллекта животных. Исследователи поведения животных либо не задумывались об их интеллекте, либо отвергали само это понятие. Большинство обходило эту тему стороной. Но времена меняются. Не проходит и недели, как появляются новые сообщения о сложности познавательных процессов у животных, часто сопровождающиеся видеоматериалами в Интернете в качестве подтверждения.Какие способы коммуникации практикуют животные и есть ли у них подобие речи? Могут ли животные узнавать себя в зеркале? Свойственны ли животным дружба и душевная привязанность? Ведут ли они войны и мирные переговоры? В книге читатели узнают ответы на эти вопросы, а также, например, что крысы могут сожалеть о принятых ими решениях, воро́ны изготавливают инструменты, осьминоги узнают человеческие лица, а специальные нейроны позволяют обезьянам учиться на ошибках друг друга. Ученые открыто говорят о культуре животных, их способности к сопереживанию и дружбе. Запретных тем больше не существует, в том числе и в области разума, который раньше считался исключительной принадлежностью человека.Автор рассказывает об истории этологии, о жестоких спорах с бихевиористами, а главное — об огромной экспериментальной работе и наблюдениях за естественным поведением животных. Анализируя пути становления мыслительных процессов в ходе эволюционной истории различных видов, Франс де Вааль убедительно показывает, что человек в этом ряду — лишь одно из многих мыслящих существ.* * *Эта книга издана в рамках программы «Книжные проекты Дмитрия Зимина» и продолжает серию «Библиотека фонда «Династия». Дмитрий Борисович Зимин — основатель компании «Вымпелком» (Beeline), фонда некоммерческих программ «Династия» и фонда «Московское время».Программа «Книжные проекты Дмитрия Зимина» объединяет три проекта, хорошо знакомые читательской аудитории: издание научно-популярных переводных книг «Библиотека фонда «Династия», издательское направление фонда «Московское время» и премию в области русскоязычной научно-популярной литературы «Просветитель».

Франс де Вааль

Биология, биофизика, биохимия / Педагогика / Образование и наука
Скептик. Рациональный взгляд на мир
Скептик. Рациональный взгляд на мир

Идея писать о науке для широкой публики возникла у Шермера после прочтения статей эволюционного биолога и палеонтолога Стивена Гулда, который считал, что «захватывающая действительность природы не должна исключаться из сферы литературных усилий».В книге 75 увлекательных и остроумных статей, из которых читатель узнает о проницательности Дарвина, о том, чем голые факты отличаются от научных, о том, почему высадка американцев на Луну все-таки состоялась, отчего умные люди верят в глупости и даже образование их не спасает, и почему вода из-под крана ничуть не хуже той, что в бутылках.Наука, скептицизм, инопланетяне и НЛО, альтернативная медицина, человеческая природа и эволюция – это далеко не весь перечень тем, о которых написал главный американский скептик. Майкл Шермер призывает читателя сохранять рациональный взгляд на мир, учит анализировать факты и скептически относиться ко всему, что кажется очевидным.

Майкл Брант Шермер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов

Эта книга — воспоминания о более чем двадцати годах знакомства известного приматолога Роберта Сапольски с Восточной Африкой. Будучи совсем еще молодым ученым, автор впервые приехал в заповедник в Кении с намерением проверить на диких павианах свои догадки о природе стресса у людей, что не удивительно, учитывая, насколько похожи приматы на людей в своих биологических и психологических реакциях. Собственно, и себя самого Сапольски не отделяет от своих подопечных — подопытных животных, что очевидно уже из названия книги. И это придает повествованию особое обаяние и мощь. Вместе с автором, давшим своим любимцам библейские имена, мы узнаем об их жизни, страданиях, любви, соперничестве, борьбе за власть, болезнях и смерти. Не менее яркие персонажи книги — местные жители: фермеры, егеря, мелкие начальники и простые работяги. За два десятилетия в Африке Сапольски переживает и собственные опасные приключения, и трагедии друзей, и смены политических режимов — и пишет об этом так, что чувствуешь себя почти участником событий.

Роберт Сапольски

Биографии и Мемуары / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное