Сначала было непонятно, как именно в стратегическом плане следует использовать новую технологию. Представления о самолетах и их военной ценности менялись на протяжении 1940-х годов (в определенном смысле вплоть до настоящего времени). Американский военный теоретик Билли Митчелл считал, что с появлением бомбардировщиков другие виды вооруженных сил устарели. По мнению британского теоретика Хью Тренчарда, бомбардировки могли вызвать повсеместное «недовольство», которое покончит со всеми войнами (хотя непонятно как). Итальянский теоретик Джулио Дуэ полагал, что «цивилизации» свойственна повышенная уязвимость, поэтому военно-воздушные силы могут сокрушить вражеское государство, нанеся удар по его «нервной системе»[221]
.В начале Первой мировой войны предполагалось, что новые самолеты будут вести разведку. С них также можно было сбрасывать бомбы и химические боеприпасы, хотя на деле это не получило особого распространения. Было непонятно, сколько требуется самолетов, какую подготовку должны иметь пилоты и экипажи, какие административные структуры наиболее пригодны для управления воздушными силами. Тем не менее к 1914 году, когда началась Первая мировая война, все основные воюющие стороны вложили деньги в развитие военно-воздушных сил и занялись изучением их потенциала.
Одним из последствий этого энтузиазма стало то, что пилоты и экипажи начали действовать в более высоких слоях атмосферы при скоростях и ускорениях, недоступных на земле в обычных условиях. Освоение воздушного пространства сопровождалось проявлениями морской болезни, гипоксии, дезориентации и декомпрессионной болезни. Авиационная медицина как область знания выросла из этого опыта. Машина уносила пилота в незнакомое и опасное пространство. Как солдат, держащий ружье, пилот сливался с машиной в единое целое[222]
.Риски были признаны уже в 1912 году, когда военное ведомство выпустило меморандум с детальными требованиями к состоянию здоровья кандидатов в пилоты. Кандидат должен был иметь идеальное зрение без признаков дальтонизма и безупречное чувство равновесия, позволяющее двигаться как с открытыми, так и с закрытыми глазами. Американская армия предъявляла более жесткие требования к физическому состоянию авиаторов по сравнению со средним солдатом, как будто опасности полета можно было компенсировать хорошей физической формой молодых мужчин. Отсеивались 30 % кандидатов. Однако к началу Первой мировой войны в военно-воздушных силах многих стран фактические требования к личному составу были ниже, чем в пехоте. Жорж Гинемер, ставший великим французским асом, пошел в авиацию потому, что его сочли слишком хилым и болезненным для пехоты. Эдди Рикенбакер, несмотря на то что был одним из лучших автогонщиков страны, а потом стал летчиком-асом, имел дефект роговицы, ухудшавший пространственное зрение[223]
.Первые «авиационные медики» пришли в Лабораторию медицинских исследований сухопутных сил США в 1918 году. Изначально они должны были определить, во что одевать пилотов во время длительных полетов, когда они испытывают сильный холод, голод и, безусловно, недостаток кислорода. Лаборатория медицинских исследований в Минеоле, штат Нью-Йорк, проводила восьминедельные курсы обучения врачей, которым предстояло работать с пилотами и экипажами. К 1920-м майор армейской авиации Генри «Хэп» Арнольд, будущий командир ВВС армии США во время Второй мировой войны, уже отчетливо видел, с какими рисками встретятся его подчиненные. Пилоты, летавшие на одноместных истребителях на высоте 6000 м, должны были столкнуться с новыми биологическими стрессовыми факторами, когда высоты увеличатся до 12 000 м. Им потребуется кислород, герметичная кабина и высотный костюм. Авиационные врачи начали экспериментировать на пилотах и обнаружили, что даже самые опытные из них могут потерять ориентацию при определенных условиях полета. Пилоты должны были научиться доверять технике, а не собственным инстинктам, однако «между теми, кто создавал самолеты, и теми, кто на них летал, не было контакта», как отмечает Шульц. Некоторыми видами техники было чрезвычайно неудобно или опасно пользоваться[224]
. Например, экипаж В-17 Flying Fortress страдал от жестокого холода, гипоксии и декомпрессионной болезни. Стрелку, чтобы совладать с заклинившим пулеметом, приходилось снимать перчатки с риском обморозить руки. В-17 летал высоко, чтобы обезопасить экипаж от зенитного огня, но его конструкция не учитывала биологические потребности людей[225].