Ребята и зверята

— Юля! Юля, вставай! — затормошили мы ее.

Она встала, и мы вывели ее из кустов.

— К привалу! Бежим отсюда!

Мы пробежали полянку, спустились к реке и стали мочить головы водой.

— Давайте купаться.

— Идет. Выкупаемся, наловим рыбы, сварим уху, а потом соберем этот хмель.

— У меня в голове тошнит от него, — заявила Юля и первая, сбросив одежду, полезла в реку.

Мы накупались всласть, так что зуб на зуб не попадал. Исходили речушку, скользя и царапая босые ноги о камни. Тыкали сачками под скалы и шарили в затонах. В сачок попалось пять маленьких рыбешек.

Мы развели на берегу огонь и стали варить уху.

Уха вышла превкусная, с луком, с картошкой. Мы аппетитно хлебали ложками прямо из котелка и вели очень интересный разговор: почему Ишка, когда кричит, непременно оттопыривает хвост?

— И заметили? Если его прижать ладонью, она перестает кричать.

— Воздуху нехватает, наверное.

— А интересно: Милка тоже так или нет?

В это время раздался дикий рев. Мы вскочили, прислушались — Ишка.

— Что-то случилось. Скорее! Бежим!

Случилось вот что. Милка отправилась далеко наверх по совершенно отвесной горе. А Ишка была на привязи. Она закричала и тоже хотела пойти за Милкой, но запуталась в веревке, покатилась вниз, и веревка затянулась у нее на шее мертвой петлей.

Когда мы прибежали, она висела над канавой и задыхалась. Язык у нее высунулся, вся морда была в пене. Ишка дергалась и хрипела.

Мы бросились помогать и только хуже затянули веревку.

Что делать? Ой, что делать?!

Соня держала Ишкину голову. Мы с Юлей напрягали все силы, чтобы отвязать веревку. Нет, ничего не выходило. Ишка издыхала у нас на руках.

И вдруг…

Наташа завизжала и бросилась ко мне:

— Ножик… У меня же ножик… Вот он…

Она резала на привале лук и, как была с ножом, побежала за нами. А потом и она сама, и мы все так растерялись, что не заметили его.

— Давай сюда! Скорей! Держи веревку!

Дрожащими от волнения руками мы принялись кромсать толстый канат. Нож был тупой, не резал, а пилил.

— Сильней дави! Еще…

Дзыг, дзыг… визжал нож, вгрызаясь в веревку. Юля и Наташа наклонились, следя за ножом, и скулы у них двигались, словно они тоже перегрызали упругие волокна.

Наконец петля на Ишкиной шее ослабла. Она опустила голову на траву и вздохнула.

Несколько минут она лежала не шевелясь. Потом мотнула головой, вскочила на ноги и первым делом оглянулась, ища свою Милку.

— И-a, и-аа, и-ааа! — хриплым, зычным басом затрубила она.

— И-a, и-a, и-а! — откликнулась Милка.

На склоне горы, в рамке из хмеля, показалась ее озорная головка.

— И-a, и-a, а-ааа! — закричало на разные голоса ущелье.

И мне навсегда запомнились это полное звуков ущелье и два трубных голоса, словно проигравшие в нем зорю.

Васька

Мы играли в саду за домом, когда вернулись охотники. С террасы закричали:

— Бегите скорей, посмотрите, кого привезли!

Мы побежали смотреть.

По двору, описывая круг перед крыльцом, проезжали одна за другой телеги. На них были шкуры зверей, рога диких коз и кабаньи туши. Отец шагал у последней телеги, а на ней, на передке, сидел, сгорбившись и озираясь по сторонам, тигренок, Да, да, самый настоящий тигренок! Усталый, покрытый пылью, он ухватился когтями за край телеги и так протрясся по всему двору. А когда лошадь остановилась перед крыльцом, где стояло много людей, он испугался и попятился назад.

— Ну вот и приехали, Васька, — сказал ему отец. Он взял тигренка на руки и отнес его на террасу.

Тигренок был такой необычный, что мы даже растерялись.

— Не надо его на террасу! — закричала Наташа, самая маленькая из нас. — Там мои игрушки…

— Тигры не едят игрушек, — сказала Юля.

Она подумала и добавила:

— Придется его хорошенько кормить, а то будет злой.

— Да, уж это вам не котенок какой-нибудь, а почище.

— А глаза у него какие большие… и хвост… Заметили хвост? Висит прямо до земли.

— Ну уж и до земли! Всегда прибавишь.

— А давай посмотрим.

Мы гурьбой, толкая друг дружку, поднялись на террасу.

Тигренок расхаживал вдоль перил и старательно все обнюхивал. После тряской дороги у него, наверное, кружилась голова и пол уходил из-под ног. Он шатался, как пьяный, часто садился и закрывал глаза. Но чуть только ему становилось лучше, он снова торопился обнюхивать, как будто его кто-нибудь заставлял.

С перил свешивался рукав ватной куртки. Тигренок уцепился за него лапой и сдернул вниз. Соня громко засмеялась. Он поднял голову и уставился на нее.

Теперь мы его хорошо рассмотрели. Он был с полугодовалого щенка сан-бернара; у него была большая широкая голова с круглыми зелеными глазами, широкий лоб и короткие уши. Передние лапы были тяжелые и сильные, а задние гораздо тоньше. Туловище было худощавое и щуплое, и хвост длинный, как змея.

— Совсем ребенок, — важно сказала Наташа.

И правда, он был ребенок. Неуклюжий, маленький, одинокий, он прижался к ноге отца и потерся об нее, как будто желая сказать: «Я здесь один, и я маленький, так уж ты, пожалуйста, не давай меня в обиду».

Пока отец отпрягал лошадей, разбирал вещи и умывался после дороги, мы взяли тигренка на руки, понесли его в комнату, положили на самое почетное место, на диван, и все стали вокруг.