Реки Лондона

Найтингейл издал странный свистящий звук, и я было встревожился, но потом понял, что это он так смеется.

– Разве так бывает? – ошарашенно спросил я.

Он покачал головой.

– А вы знаете, почему это у вас так?

– Дареному коню, – прошептал Найтингейл, – в зубы…

С этим трудно было поспорить. Я не хотел утомлять его, поэтому вкратце рассказал о Лесли, о погроме и о том, что меня выдворили из Безумства. Потом спросил, может ли Молли помочь мне выследить Генри Пайка, но он отрицательно покачал головой.

– Опасно.

– Но я должен, – сказал я. – Его надо остановить, потому что иначе он не остановится.

Медленно цедя слова, Найтингейл объяснил мне, как действовать. И мне эти его слова очень не понравились. План был действительно жуткий, а вопрос «как попасть в Безумство?» по-прежнему оставался открытым.

– Мать Тайберн, – сказал Найтингейл.

– Вы хотите, чтобы она отменила приказ своей дочери? – переспросил я. – Почему вы думаете, что она захочет это сделать?

– Самолюбие, – выдохнул Найтингейл.

– Вы хотите, чтобы я ее упрашивал?

– Не ее самолюбие, – прошептал Найтингейл. – Ваше.

Глава 13 Лондонский мост

Вести грузовик с прицепом по Уаппинг-Уолл не так-то просто, поэтому я за определенную плату поручил это субъекту средних лет по имени Брайан. У Брайана была лысина, пивное брюшко и отвратительный лексикон. Для полного соответствия стереотипу не хватало шоколадки «Йорки» и свернутой в трубочку газеты «Сан». Однако я его нанял вовсе не для интеллектуальных бесед, и мы с ним добрались до жилища Матушки Темзы без каких-либо происшествий. Припарковались между ее домом и пабом «Проспект Уитби». Тамошние работники, видно, решили, что у них внеплановая поставка продуктов, ибо дружно высыпали на улицу. Я объяснил им, что наш груз для частной вечеринки, и это, как ни странно, их совсем не удивило. Взяв из кабины деревянный ящик с образцами товара, я велел Брайану ждать в машине и отправился ко входу, слегка пошатываясь под тяжестью своей ноши. Дошел, поставил ящик у двери и нажал кнопку звонка. На этот раз мне открыла высокая белая дама, которую я уже видел среди подружек Матушки Темзы. Теперь на ней был другой костюм, тоже очень стильный, а на шее красовалось уже знакомое жемчужное ожерелье. На руках она держала маленького чернокожего ребенка.

– О, констебль Грант! – улыбнулась она. – Очень рада снова видеть вас.

– Дайте-ка угадаю, – сказал я, – вы, должно быть, Ли?

– Неплохо, – улыбнулась Ли, – люблю смекалистых молодых людей.

Река Ли берет свое начало в Чилтернсе, к северо-западу от Лондона, течет через северную его часть, огибает центр, делает резкий поворот направо и ныряет в долину Ли, чтобы устремиться к Темзе. Это самая крупная из рек Лондона и наименее «городская», поэтому она и пережила Великое зловоние. Ли, очевидно, была из одного с Оксли поколения genii locorum. А может, даже и старше.

Я скорчил ребенку рожицу. Это была, как я теперь заметил, девочка детсадовского возраста. Она в ответ показала мне язык.

– Это Брент, – представила малышку Ли. – Она у нас самая маленькая.

– Привет, Брент, – поздоровался я. Ее кожа была светлее, чем у сестер, а огромные светло-карие глаза непременно восхитили бы какого-нибудь благонравного лжеца. Но воинственное выражение маленького личика не оставляло сомнений насчет ее натуры. Брент была одета в миниатюрную копию ярко-красной формы национальной сборной по футболу – конечно же, с одиннадцатым номером на спине.

– Ты смешно пахнешь, – сказала она.

– Это потому, что он волшебник, – объяснила ей Ли.

Брент вывернулась из ее рук, слезла на пол и ухватила мою ладонь.

– Пошли со мной, – сказала она и потянула меня в коридор. Неожиданно сильно, я даже слегка согнул ноги, чтобы устоять на месте.

– Эй, а как я ящик-то понесу?

– Не беспокойтесь, я о нем позабочусь, – сказала Ли.

И Брент повела меня по длинному коридору к двери жилища Матушки Темзы. Краем уха я услышал, как Ли просит Дядюшку Пристава быть душкой и отнести ящик к Матушке.

По мнению доктора Полидори, genii locorum ведут себя так, словно исполнять торжественные церемонии для них столь же насущно, как для человека вкушать мясо и мед. Далее он утверждает, что они с такой удивительной жаждой предвкушают оные церемонии, что всегда облачены в подобающие одежды. И впадают в глубокую печаль, будучи по случайности лишены этого удовольствия.

Ну, я решил делать скидку на то, что Полидори все-таки писал в конце восемнадцатого века.