Реки Лондона

Я кинулся на него, но этот скользкий гад вдруг развернулся и юркнул в один из узких проулков, выходящих на Друри-лейн.

Я бросился за ним. Не скажу, что в меня в этот момент вселились духи всех лондонских копов, но подумайте сами: мы ведь стартовали от магистрата на Боу-стрит. Поэтому я не мог не преследовать Панча – так же как не мог перестать дышать.

Я вылетел из переулка на заснеженную Друри-лейн. Прохожие смешались в единую безликую массу, от лошадей и носильщиков паланкинов поднимался пар. Город дышал свежестью и чистотой холодных снежных вихрей, и казалось, он вот-вот исторгнет из себя некоего докучливого призрака. Потом резко, как будто сменился кадр в фильме, настала весна. Теперь Панч улепетывал от меня по грязным узким переулкам, которые уж точно не сохранились до наших дней. Мы пронеслись мимо свежевозведенного храма Святого Климента [75], выскочили на Флит-стрит. Великий пожар [76] промелькнул так быстро, что я его почти не заметил – только в лицо пахнуло горячим воздухом, как из печи. Только что в начале Флит-стрит маячил купол собора Святого Павла, и вот его уже сменила прямоугольная башня старого норманнского храма. Для меня, истинного лондонца, это было несусветной ересью – как будто приходишь домой, а в твоей кровати спит незнакомец. Улица сузилась, фахверковые дома с узкими фасадами и выступающими краями крыш тесно лепились друг к другу. Мы были уже в эпохе Шекспира, и, надо сказать, пахла она и вполовину не так жутко, как девятнадцатый век. Панч несся сломя свою призрачную голову, и все же я постепенно его настигал.

Между тем и сам Лондон делался меньше. В рядах домов по обеим сторонам улицы появились зазоры. Я увидел зеленые пастбища, стога сена и стада коров. Все вокруг теряло четкость, расплывалось. Впереди заблестела река Флит, и теперь я несся вниз по берегу, к мосту. А на том конце долины высилась стена – та самая, Лондонская. Едва я успел миновать холм Ладгейт [77], как сами ворота воздвиглись впереди, перекрывая мне путь. Собор давно исчез, мимо пролетели время англосаксов и та эпоха, которую нынешние продвинутые историки называют позднеримской Британией. Язычество снова вступило в свои права.

Если бы я стал об этом размышлять, то наверняка бы остановился и хорошенько огляделся вокруг, чтобы найти ответы на пару-тройку интересных вопросов о жизни древнего Лондиниума. Но я не стал, ибо в этот миг расстояние между мной и Панчем сократилось с двух метров до нуля, и я мощным регбийным броском сбил потустороннего негодяя с ног.

– Мистер Панч, – выдохнул я, – вы арестованы.

– Ублюдок, – прошипел тот, – мерзкий черномазый ирландский ублюдок.

– Не усугубляйте свою участь, мистер Панч, – сказал я, поднимая его на ноги. Руки я ему заломил так высоко, что, вздумай он вырываться, сломал бы себе локоть.

Панч перестал дергаться и вывернул шею так, чтобы видеть меня хотя бы одним глазом.

– Ладно, коп, ты меня поймал, – сказал он. – А дальше-то что?

Вот это был хороший вопрос. И резкая острая боль в районе глотки напомнила мне о том, что время на исходе.

– Отправимся к магистрату, пусть вынесет вам приговор.

– Это к де Вейлу, что ли? – ухмыльнулся Панч. – О да, сделай такое одолжение. Он наверняка придется мне по вкусу.

«Кретин ты эдакий, он же дух-вампир, дух хаоса и разбоя», – подумал я. Он питается призраками! Значит, нужен кто-то посильнее. Брок писал, что genii locorum, боги и духи места, сильнее и могущественнее призраков. А есть ли на свете дух справедливости? И если есть, где его найти? Или, может быть, ее? Я вспомнил статую женщины на вершине купола Олд-Бейли. Одной рукой она воздевает над головой меч, в другой держит весы. Я не знал, существует ли богиня правосудия, но был готов спорить на много денег, что уж Панч-то наверняка это знает.

– Тогда почему бы нам не посоветоваться с очаровательной хозяйкой Олд-Бейли[78]? – спросил я.

Панч весь напрягся, и я понял, что сделал верную ставку. Он снова рванулся, резко дернул головой назад, метя мне в подбородок, но мы в полиции к таким финтам привыкли. Я машинально уклонился от удара.

– Уж теперь-то вам не миновать трех ступенек, – сообщил я.

Панч весь обмяк и, как мне показалось, смирился. Но потом затрясся в моих руках, и я сперва подумал, что он плачет. Но, напротив, его тело содрогалось от смеха.

– Думаю, это будет несколько затруднительно, – проскрипел он. – Взгляните – по-моему, город кончился.